Василий Катанян - Лиля Брик. Жизнь
Все это напечатано под рубрикой «Малоизвестные факты о знаменитом «треугольнике». Правильнее было бы — «Несуществующие факты».
И вот уже в книге журналиста Валентина Скорятина, жаждущего доказать вину ЛЮ в смерти Маяковского, мы находим «свидетельские» показания о дне похорон Маяковского. Цитирую:
«Поэт Саша Красный (Александр Иосифович Брянский) уже в наши дни в разговоре с репортером «Московской правды» (7 августа 1991 года) припомнил такую деталь: «…когда фоб с телом поэта опустили в печь, Лиля позвала Осипа Брика: «Пойдем посмофим!» Он отказался, и тогда она обратилась ко мне: «Товарищ Красный (имя, всфечающееся в маяковедении впервые), а вы не пойдете?» Я согласился. Мы спустились в подвал и заглянули в окошко печи. Тело Маяковского было охвачено пламенем, и на наших глазах оно начало подниматься из гроба. Лиля закричала: «Его живого сжигают!»
К сожалению, в «Литературной энциклопедии» нет названного свидетеля, и выяснить его год рождения не уда-
лось, чтобы как-то объяснить аберрацию его памяти. Не упоминается он и в книге «Маяковский. Хроника жизни и деятельности», где названы имена всех людей, хоть каким- то боком причастных к биографии Маяковского. Но почему-то чудовищное по сути и невозможное по действительности свидетельство этого персонажа пошло гулять по миру.
Но не только на страницах книг, журналов и газет авторы пытались всячески опорочить Лилю Юрьевну, придумывая одну небылицу за другой. Многие читатели радостно подхватывали печатную ложь, утоляя этим свое самолюбие — вот какие они, знаменитости, или удовлетворяя свою зависть к прославленной женщине.
Омерзительные по наглому тону и по содержанию письма попадались и в корреспонденции, которую получала ЛЮ. В этих письмах отражалось кроме подхваченной авторами лжи еще и отвратительное юдофобство.
Так, среди сотрудников Института мировой литературы ходил анонимный пасквиль, который чья-то «добрая душа» переслала ЛЮ. Там можно было прочесть следующие строки:
«Еще до революции молодой Маяковский близко сошелся с Осипом Бриком. Осип был человеком без определенных занятий, пытался неудачно писать, не брезговал спекулировать ювелирными драгоценностями. Оба знакомятся и быстро сходятся с сестрами-еврейками Лилей и Эльзой, девицами без моральных устоев… Лиля Брик с ведома Осипа, а может быть, по его настоянию, становится по совместительству сожительницей Маяковского. Все трое поселяются в одной квартире в районе Таганки. Невозмутимый Ося мирится с тем, что его жена периодически меняет постели сожителей. Что делать? Если интересы еврейства этого требуют, нужно быть выше предрассудков!» (А интересы еврейства, видимо, этого требовали!)
И после ее смерти продолжали выдумывать про нее «красивые небылицы», как, например, в «Воскресении Маяковского» Ю. Карабчиевского. Сказочные туалеты от Ива Сен-Лорана, среди которых тафтовое платье, задуманное для ношения на голом теле, — его должна была надеть восьмидесятишестилетняя женщина, прикованная к постели переломом шейки бедра, чтобы со свистом сбросить, прельщая несуществующего любовника! Далее следовал рассказ о том, как она украшала себя драгоценными серьгами, которые никогда не носила, или куталась (!) в манто по последней моде (все на том же ложе). Все это не снимало с нее обязанности, будучи безнадежно больной, кокетничать вперемежку с приезжавшими неотложками.
Нет, пишущий о ЛЮ не допускает просто преклонения знаменитого кутюрье перед знаменитой женщиной — тут должен быть роман, обольщение и прочая чепуха из арсенала французской любовницы, будто бы со знанием дела описанного на сей раз писателем Ю. Карабчиевским, который в глаза не видел ни ЛЮ, ни Параджанова, ни платьев, ни серег, а кстати, и той же самой мадам Бова- ри. Не важно! И не важно, что умирающий Параджанов на смертном одре вынужден был писать опровержение, что не из-за его безответной любви к нему покончила с собой ЛЮ, — лишь бы побольше шума, пены, сенсаций про больную старую женщину. Будто мало было сенсаций про живого, реально живущего персонажа…
Мало, мало, давай сочиним еще!
А тут возникает почти из небытия на русском языке пасквиль французского писателя Поля Морана «Я жгу Москву», написанный им после возвращения из Москвы в 1925 году, — в нем автор описывает быт троих людей (назвав Лилю Юрьевну, видимо смеха ради, Василисой Абрамовной). В голодные двадцатые годы приехавшему в Москву Морану в доме Маяковского и Бриков всегда подавали тарелку щей (хлебосольство было у ЛЮ в крови). Моран же отблагодарил ее, обсмеяв и обругав, приписав несуществующих кавалеров (например, знаменитого танцовщика Асафа Мессерера, описал, будто присутствовал при том, как ЛЮ и Мессерер развлекались под пушистой дохой, едучи на извозчике из театра). И все это опубликовано в 1996 году, с глубокомысленными псевдонаучными примечаниями, неким М. Золотоносовым в славном городе Санкт-Петербурге с разъяснением, почему это ЛЮ называют «дамой общего пользования». Клевета не дремлет, нет, не дремлет даже семьдесят пять лет спустя. А доказать что-либо уже нельзя, — все действующие лица давно ушли из жизни. И вся эта клевета реанимируется под красивым предлогом дополнить научно то, что упущено «маяковедением».
Особенно обидно, когда неточности о ЛЮ исходят от людей, которых она искренно любила, ценила и привечала. Тем более, когда речь идет о поэтах.
Поэт Виктор Соснора, тот самый, которого очень любила ЛЮ и которому протежировала, в 1990 году опубликовал роман «Дом дней», в котором с реально существовавшими людьми, даже не прикрытыми псевдонимами, расправился, как ему вздумалось, с легкостью мысли необыкновенной.
Среди персонажей романа присутствует и Лиля Юрьевна. Соснора часто бывал у ЛЮ, они переписывались. И он мог бы удержаться от небылиц по отношению к ней.
Соснора пишет, что Полина Ротшильд, с которой ЛЮ дружила в последние годы своей жизни (из тех самых Ротшильдов), «долго дарила Лиле изумруды». Не дарила Полина Ротшильд Лиле Юрьевне ни одного изумруда или другого драгоценного камня ни «долго», ни единовременно. Никогда, ни одного.
Соснора пишет, как ЛЮ плевалась и скандалила в партере Большого театра, да еще балдой себя обзывала, что не на тот балет пришла. А плеваться смачно в партере театра для нее было просто немыслимо — слишком была она для этого хорошо воспитана.
А теперь о более серьезном.
Соснора откуда-то выдумал, что ЛЮ вышла замуж за В. М. Примакова с условием, что он пойдет к Сталину по делам Маяковского. Так уж Сосноре захотелось.
А вот что Соснора выдумал о письме ЛЮ Сталину (цитирую дословно):
