Анатолий Корольченко - Маршал Рокоссовский

У здания мы укрылись за каменный парапет, ограждавший широкую лестницу. Ее ступени вели к парадному с колоннами входу. И вот последний бросок. Не помню, как преодолели лестницу, кто-то из солдат метнул противотанковую гранату, и взрывом вышибло нижнюю половину двери. Мы бросились в пролом, и бой перенесся в здание. Сверху через стеклянный купол пробивался тусклый свет. Пол помещения густо усыпан стеклом, кусками штукатурки, какими-то обломками.

— Блокируй входы в подвал! — приказал комбат Неустроев.

Немцы находились и на втором этаже. И третий этаж тоже был в их руках. В одной из комнат мы обнаружили двух женщин. Они сбивчиво объяснили, что работали на кухне. На вопрос, много ли в подвале немцев, женщины ответили, что много, наверное тысячи две. Бой не стихал ни на минуту. В 18.30 мы закрепили знамя на одной из колонн при главном входе в рейхстаг. Но вечером по телефону позвонил командир полка полковник Зинченко: «Где знамя?» — «На колонне у входа», — ответил Неустроев. «Нужно установить его на крыше рейхстага. Сделайте это под ответственность Береста». Теперь нам предстояло пробиться к крыше, но сделать это было не просто. Решили так: сержант Щербина с отделением автоматчиков должен прикрыть огнем наш выход к винтовой лестнице, выводящей на купол. Как только стемнело, знамя сняли с колонны и с ним стали взбираться наверх. На крышу пробились без особых трудностей: то ли гитлеровцы не заметили, то ли отдыхали, не изменив привычке ночью не воевать. И вот мы на крыше. С высоты открылся вид на Берлин. При свете пожарищ город просматривался коробками зданий, то и дело вспыхивали всплески огня разрывов, небо прорезали огненные трассы пуль. Слышались нескончаемый орудийный гул и треск пальбы. Казалось, город в судорогах переживал последние свои часы.

На фронтоне здания огромная скульптура. Помнится только лошадиная голова. Где-то возле нее с помощью телефонного кабеля мы закрепили древко знамени. Полотнище затрепетало на ветру. Спустившись с крыши, я доложил комбату, что приказ выполнил, знамя Победы водружено над Берлином. Стрелки часов показывали 22.30. 30 апреля. Со слезами на глазах обнялись мы, расцеловались. Откуда-то взялась бутылка шампанского и, разлив в солдатские кружки, мы выпили за близкую победу…

— Но на этом события в рейхстаге не кончились, — продолжил рассказ Берест. — Утром 1 мая, едва пробился в окно свет, как в одном из входов в подвал появился белый флаг. Солдат доложил комбату, что вышедший немец требует, чтобы его отвели к генералу или полковнику: есть важный разговор.

«Звони в штаб полка», — потребовал Неустроев от старшего лейтенанта Гусева, начальника штаба батальона. Тот бросился к телефону, по связь нарушилась, где-то перебит провод. Что делать? Время идет. Не помню уж кто подал мысль: «Берест как раз сойдет за полковника». Против худощавого, небольшого роста комбата Неустроева я действительно выглядел внушительно. «Точно, — согласился Степан, — ты полковник, а я — твой адъютант». Я поглядел на него, с трудом представил командира своим подчиненным. Но делать нечего. Нашли просторную кожаную куртку, в которую я облачился. Вместо моей солдатской пилотки натянул фуражку капитана Прелова. Начистил ковром сапоги. «Теперь ты и впрямь полковник», — оглядел меня Степан Неустроев. Спохватились: «А кто будет переводчиком?» Вспомнили о солдате Прыгунове. Тот говорил по-немецки, и мы часто прибегали к его помощи. Привели немца с его белым флагом. Увидев меня, гитлеровец козырнул: «Комендант рейхстага, генерал, просит принять условия». «Где он?» — спросил я, входя в роль. «У себя, внизу». «Хорошо». Немца вывели, а мы обсудили обстановку. «Ты, Алексей, держись смелей, говори как победитель», — напутствовал меня командир батальона. Взяли пистолеты, по паре гранат и втроем отправились к подвалу. В рейхстаге бой стих, воцарилась оглушительная тишина. У входа в подвал, где ожидал немец, командир пулеметной роты лейтенант Герасимов вытянулся передо мной, громко доложил: «Товарищ полковник, пулеметная рота в полном составе на огневой позиции». «Хорошо, — ответил я. — Смотрите в оба». А в роте-то всего остался один пулемет. Но этот короткий разговор произвел на немца должное впечатление. Едва мы, спустившись в подвал, сошли с лестницы, как нас обступили гитлеровцы, предложили сдать оружие и гранаты.

Многим позже, когда Береста уже не стало, командир батальона Степан Неустроев так опишет происходившее:

«Не проронив ни слова, мы не спеша спустились вниз и попали в слабо освещенную комнату, похожую на каземат. Здесь уже находились два офицера и переводчик — представители командования фашистского гарнизона рейхстага… Немцы смотрели на нас враждебно. В помещении установилась мертвая тишина.

Лейтенант Берест сделал несколько шагов вперед и, нарушив молчание, решительно заговорил:

— Все выходы из подземелья блокированы. Вы окружены. При попытке прорваться наверх каждый из вас будет уничтожен. Чтобы не было напрасных жертв, предлагаю вам сложить оружие, при этом гарантирую жизнь всем вашим офицерам и солдатам. Вы будете отправлены в наш тыл в распоряжение старшего командования.

Встретивший нас офицер на ломаном русском языке заговорил:

— Немецкое командование не против капитуляции, но при условии, что вы отведете своих солдат с огневых позиций и на время обезоружите их. Они возбуждены боем и могут устроить над нами самосуд. Мы поднимемся наверх, проверим, выполнено ли предъявленное условие, и только после этого гарнизон рейхстага выйдет, чтобы сдаться в плен.

Согласиться на такие условия мы не могли: фашистов в подземелье около двух тысяч, а нас менее трехсот, обессиленных боями бойцов и командиров.

Наш «полковник» категорически отверг предложение фашистов. Он продолжал настаивать на своем.

— Господа, у вас нет другого выхода. Если не сложите оружие — вы все до единого будете уничтожены. Сдадитесь в плен — мы гарантируем вам жизнь.

Снова наступило молчание. Первым его нарушил гитлеровец:

— Ваши требования доложу коменданту. Ответ дадим через двадцать минут.

— Если в указанное время вы не вывесите белый флаг — начнем штурм, — спокойным голосом заявил Берест.

И мы покинули подземелье…

Дорога из подземелья казалась очень длинной. А ее нужно было пройти ровным, спокойным шагом. Мы понимали: фашисты по нашему поведению будут судить о тех, кто их блокировал.

Нужно отдать должное Алексею Прокопьевичу Бересту. Он шел неторопливо, высоко подняв голову. Мы с Ваней Прыгуновым сопровождали своего «полковника».

Они возвратились в расположение батальона в четыре часа ночи. А утром снова загремело. Немцы атаковали одновременно из подвала и со второго этажа.