Гайра Веселая - Судьба и книги Артема Веселого

Робкие полувозражения и полувопросы молодого драматурга вызывали словесную бурю со стороны профессора […]

— Наука — основа основ, — и профессор начал говорить о заслугах науки за последние века.. — Наука воскрешает перед нами прошлое, утверждает настоящее и ярким лучом гипотез освещает будущее.

— Ну нет, — сказал обиженный за всю свою братию Мишка и даже вскочил от волнения. — Экстаз поэта поднял и показал восхищенному человечеству штуки, о которых все ученые вместе взятые не имеют никакого представления… Множество современных достижений и техники, и науки поэты-фантасты предсказали за сотни лет. (Развернуть. Имена, факты) […].

Опустошенный и ошеломленный, с головой, кружащейся, как пылающая карусель, Мишка вышел в ночь, расписанную звездами. Он просидел у старика 14 часов.

[…] Он не мог остановиться только на исследованиях главных историков, потому что для художника порой какая-нибудь художественная мелочь важнее большого события.[…]

Чем больше он читал, тем больше утверждался в мысли, что о казачестве ничего не знает: во всяком случае, чтобы достигнуть известной полноты и всесторонности в изучении вопроса нужно было прочитать сотни царских грамот, отписок атаманов, летописей, серьезных исследований и сказок о ведьмах и чертях, ученых трактатов и монографий. Помимо того нужно было основательно познакомиться с культурой тех народов, что жили в Крыму, на Урале и по всему юго-востоку России. Абсолютно необходимо нужно было знать, кто и как жили на казачьих землях до их появления. А экономические причины, побуждавшие царя московского к колонизаторской политике и торговле с востоком! А одежда и оружие того времени!..

Или возьмем язык. Он был смешан. Обычаи казаков многим отличались от обычаев Московских или Киевских. И, наконец, вера. От господствующей церкви казаки всеми мерами отгораживались, и чуть ли не до конца 17 века у казаков и попы были свои, выборные. По всему юго-востоку России, еще в 18 веке насчитывалось не более пяти убогих церковок, сколоченных из досок. Со стародавних времен обычая венчания и в помине не было. Казаки вели жизнь безбрачную: жен они выбирали из пленниц. В базарный или праздничный день выводил казак на базарную площадь (майдан) свою нареченную, и при всем честном народе, назвав ее по имени, говорил: «Будь мне женою». Она кланялась ему в ноги и отвечала: «А ты будь мне мужем». Не сложнее был и развод: муж выводил жену на собор и кричал: «Не люба!» Если она была стара, он ее продавал в батрачки, в если молода и красива, то передавал ее кому-нибудь в жены и получал за нее добра, сколько может увезти нагруженная, но не перегруженная лошадь. Купивший покрывал жену полою бешмета, в знак снятия с нее позора, и тем дело кончалось. Богатые казаки, как восточные ханы, имели по несколько жен. […].

Режиссеру, которому Мишка прочел «с пятого на десятое» несколько своих набросков, чужды его творческие муки. Постановка заказанной драматургу пьесы о Степане Разине приурочена к Октябрьским праздникам, до которых осталось две недели, и режиссер дает Мишке совет: «Писать надо короче, хлеще, и ни в коем случае не перегружать излишними эпизодами. А главное, не задумываться. Детали, всевозможные подробности безжалостно изгоняй, оставляй самое существенное…»

Разумеется, написать пьесу за две недели невозможно. Мишка прячется от режиссера, не ночует дома. Однако тот не слишком озадачен: зная в общих чертах содержание пьесы, он решает сделать спектакль экспромтом.

По городу были развешаны огромные афиши.

Составлены они были крикливо, безвкусно и вещали народу, что в Октябрьские празднества он — народ — будет обрадован невиданным зрелищем: на речке (название), под открытым небом, будет показана грандиозная драма из эпохи освободительного движения, написанная молодым, подающим огромные надежды, пролетарским писателем Михаилом Онучиным.

Подкатились и праздники. […]

Пьеса имела успех, в областной газете появилась хвалебная рецензия.

Через месяц Мишка уезжал в Москву с чемоданом, набитым самыми лестными отзывами и рекомендациями.

В архиве Артема Веселого сравнительно немного рукописей незаконченных, неизданных произведений, гораздо больше рукописей книг изданных, есть и машинописные тексты с авторской правкой.

Критик Полонский писал об Артеме Веселом: «Он много и настойчиво работает. Одно из самых крупных заблуждений молодежи заключается в уверенности, будто литература — легкое искусство; Веселый знает, какой большой ценой покупается каждое художественное слово. Это значит, что он на верном пути: замок славы открывается именно ключом труда» 1.

Артем говорил Павлу Максимову:

— Работа художника всегда была и будет подвижничеством. Ни за славой, ни за деньгами, ни за похвалой критиков я не гонюсь.

«Взяв какую-то книгу за корешок, — вспоминает Павел Максимов, — Артем потряс ее, повернув вниз листами. — Книгу надо делать так, чтоб, когда потрясешь ею, из нее не выпала бы ни одна строка, ни одна фраза, чтоб книга была как литая» 2.

Сравнивая многочисленные варианты рукописей Артема Веселого, можно понять, почему труд писателя он называл подвижничеством.

Зачастую заменяя одно-единственное слово на другое, более выразительное, он заново переписывал целый абзац, а если его не удовлетворяли несколько строк на странице, то и всю страницу целиком. Тому есть много примеров, остановимся на одном. Среди рукописей — шесть листов, текст каждого из них начинается одинаково:

На армию навалилась вошь,

                                            армия гибла.

Хлестала осень дождями, свинцом и кровью.

Это — «Россия, кровью умытая», начало главы «Горькое похмелье». Каждый лист датирован февралем 1931 года. Числа не проставлены, однако последовательность изменения текста четко прослеживается по эволюции названия главы: сначала вместо названия стоит ее номер — 12; на втором листе — 12. В песках; на третьем — 12. Путь побежденных, на четвертом — Вшивая беда [зачеркнуто], Горькая кровь [зачеркнуто], Горе горькое; на пятом — Горюшко, головушка [зачеркнуто], Горькое похмелье.

В пяти вариантах эпиграф:

Спите, орлы боевые,Спите покойны душой.Вы заслужили, родные,Славу и вечный покой.

Шестой лист озаглавлен «Горькое похмелье», эпиграф — вошедший в книгу: