Петр Куракин - Далекая юность

По пути к костру он покосился на девушку и вздрогнул. Конечно, это была она, та самая, которая шла с ним в лес и которую он спрашивал, не трудно ли ей идти! Потом, после ремонта трубопровода, ему очень хотелось снова встретиться с ней; он гнал от себя это желание увидеть сероглазую грустную, как ему показалось, девушку. И это просто здорово, что они все-таки встретились!

Возле костра сидело несколько человек. Курбатов, подойдя, пошутил, скрывая под шуткой свое волнение:

— Принимайте русалку. А я сейчас за рыбой схожу.

Курбатов собрал удочки, взял ведерко с ершами и пошел к костру. Почти у самого огня, на еловых ветвях сушила мокрое платье незнакомая девушка. Алеша Попов читал книгу, надо полагать не очень интересную, и отчаянно зевал, в раздумье поглядывая на сидевшего рядом Карпыча. Приход Курбатова оживил его; он потянулся к котелку, щелкнул языком и полез в свой мешок — за луком, картошкой и солью.

Девушка задумчиво глядела на огонь, закутавшись в тонкое одеяло и сушила свои, почти медного цвета волосы.

— Кто это? — Курбатов тихонько толкнул Алешу.

— Это? — Попов мельком поглядел в сторону девушки. — Верочка, телеграфистка.

Яков вздохнул и уткнулся в свой котелок. Он не видел Верочку, но знал, что она смотрит на него, и краснел почему-то, стараясь сделать вид, что ничего на свете, кроме этих пучеглазых ершей, его не интересует.

Положив в котелок рыбу, он повесил его над костром. Скоро уха была готова. Карпыч, проснувшись, умчался разыскивать девушек. Алеша нетерпеливо поглядывал на котелок, а Курбатов, дожидаясь Карпыча, думал, что же произошло с ним за этот короткий час…

Уху начали есть всей компанией. Ели с аппетитом и все время хвалили, но Курбатов, черпая своей ложкой, не слышал похвал и не разбирал, вкусно или нет. Он очнулся только тогда, когда Алеша, почерпнув со дна котелка разваренную рыбу, вдруг бросил ложку, зажал рот рукой и побежал в кусты. Все с недоумением смотрели ему вслед. Потом девушки, подозрительно рассмотрев содержимое котелка, прекратили есть и засмеялись: они еще не пробовали самую рыбу. Курбатов недоумевал и, поглядывая на невозмутимого Карпыча, продолжал есть. Наконец вздрогнул и он, понял все и пришел в ужас: на ложке лежал самый обычный червяк — рыбья наживка. Значит, когда он чистил рыбу, забыл вытащить наживку, да так и сварил вместе с ней!.. Девушки смеялись, Карпыч пожимал плечами, а Курбатов с тревогой поглядывал на кусты.

Через несколько минут вернулся Алеша; он был бледен и вытирал со лба мелкий бисер пота.

— Ну и накормил, секретарь! — почти простонал он. — Червей еще в первый раз ем. Ты что, Яков, случайно не папуас? Говорят, папуасы тоже червей едят. Вот ведь повар какой! А сразу-то уха вроде бы вкусная была…

Девушки уже возились с самой обыкновенной яичницей; свиное сало с треском шипело на чугунной сковородке. Скоро поспела и она, сгладив все неприятности от ухи.

— Век теперь буду помнить эту уху, — ворчал Попов.

И потом еще долго смеялись ребята над курбатовской ухой, и даже в стенной газете «Колотушка» была помещена соответствующая карикатура.

Встретившись через день с Лукьяновым, Курбатов сухо и скупо рассказал ему о прогулке, не преминул упомянуть и о том, что с начала и до конца прогулка была организована Карпычем.

— Значит, неплохо получилось? — хитровато спросил Лукьянов. — И пьяных не было?

— Не было.

— И сам отдохнул?

Лукьянов не заметил, как вспыхнул Яков. Строго глядя на секретаря райкома комсомола, будто тот был в чем-то виноват, он начал расспрашивать о том, где и как он живет, хватает ли денег, как отдыхает.

— Да никак, — рассмеялся Курбатов. — Вот только вчера и отдохнул.

— Плохо, — нахмурился Лукьянов, — Работе всего себя отдавай. Но и отдохни, силы твои нам надолго нужны. Уметь отдыхать надо, Курбатов. Я вот староват, правда, а знаешь, что делаю? По дереву выпиливаю. Очень хорошо отдыхается.

«Странный разговор», — думал Курбатов, идя домой. Но этот разговор неожиданно совпадал с теми его мыслями, которые пришли на озере, — пусть сейчас кажущиеся пустыми, но тогда — полными особого значения: мыслями о том, что должно же быть где-то и личное, одному ему принадлежащее, свое.

Свое? Ему вдруг захотелось зайти на станцию, открыть дверь с подписью: «Телеграф. Посторонним вход запрещен» — и хотя бы на секунду увидеть эти серые большие глаза, медного цвета волосы Верочки…

«Что это?» — спрашивал он самого себя и не находил ответа.

16. Прощай, няндома!

Два вопроса волновали Курбатова: организация комсомольско-молодежной бригады для субботников по капитальному ремонту паровоза (подарок к Октябрьским праздникам) и лодочная станция. Лукьянов оказался прав; стоило только Курбатову вскользь сказать деповским ребятам о том, что хорошо бы субботниками отремонтировать паровоз, как те загорелись и через два дня пригласили Курбатова на комсомольское собрание по этому вопросу.

Карпыч ходил именинником. Идеи сыпались на него как из рога изобилия. Начальник тяги, поначалу недовольно слушавший комсомольцев («А кто из них отвечать будет за ремонт?»), наконец махнул рукой: «Делайте как хотите, и так все под богом ходим».

Ремонтные бригады были организованы тут же, на комсомольском собрании; один только Рябов был недоволен, что не попал в них. «Когда веселиться — так вместе, а здесь — карточкой не вышел?»

С лодочной станцией дело обстояло сложнее, и сложность была в одном — в деньгах. Платные спортивные представления давали крохотные сборы. Учпрофсож отмалчивался, и к концу мая удалось построить всего лишь одну лодку, да и с той произошла неприятность.

Первую шлюпку с тремя парами весел решили не тащить на озеро, а вначале испытать на пруду, в центре поселка. Под звуки гармошки, с флагами комсомольцы принесли ее на пруд. Вокруг собрались жители поселка; зрелище для этих мест было еще не виданным.

Шлюпку спустили на воду, но она оказалась такой вертлявой, что в нее едва села мужская команда. Ваня Рябов цвел. Он был в новой морской форме «первого срока», гладко выбритый и надушенный, такой, каким вряд ли был когда-нибудь на инспекторских смотрах. «Весла на воду!», «Правое греби, левое табань!» — весело командовал он. Поскольку ребятам приходилось только догадываться, что такое «табань», шлюпка сразу же чуть не опрокинулась. Рябов, казалось, не слышал ничего, ровно глухарь на току. «Суши весла! Весла на валек! Весла по борту!» Тут-то лодка и зачерпнула бортом воды, шатнулась с боку на бок и спокойно пошла ко дну. Ребята, а вместе с ними и Рябов, по горло оказались в грязной воде пруда и с трудом по глинистому дну шли к берегу, подхватывая плавающие весла.