Сергей Алексеев - Игорь Святославич

Святослав, подобно героям многих былин, узнаёт о поражении двоюродных братьев благодаря сну:

А Святослав мутный сон видел в КиевеНа горах.«Ночью с вечера одевали меня, — рек, —Черными полотнами на кровати тисовой,Черпали мне синее вино, с горем смешанное,Сыпали мне колчанами поганых толковин[24]Великий жемчуг на лоно,Меня нежили.Уже доски без конька в моем теремеЗлатоверхом.Всю ночь Бусовы вороны[25] граялиУ Плесньска на оболони, где дебрь Кисаня[26]Понеслись они к синему морю».Сказали бояре князю:«Уже, княже, горе ум полонило.Се, ведь два сокола слетелиС отчего злата столаДоискаться града ТмутараканяЛибо же испить шеломами Дона.Уже соколам крылья подрезалиПоганых саблями,А самих их опуталиПутами железными.Настала тьма в третий день:Два солнца померкли ведь,Погасли столпа багряных два,И в море погрузились,И с ними молодые месяцы,Олег и Святослав,Тьмою оба поволоклись.На реке на Каяле тьма свет покрыла:По Русской земле простерлись половцы,Как барсово гнездо,И великое буйство хинам[27] подали.Уже понеслась хула на хвалу;Уже бьется нужда о волю;Уже свергнулся Див на землю.Се ведь готские красные девыЗапели на брегу синего моря,Звеня русским златом,Поют время Бусово,Лелеют месть Шаруканову.А мы уже, дружина, лишь ждем веселия».

Для историка здесь важно упоминание Олега и Святослава. Много было споров — почему названы именно эти два князя (точнее, князь и безудельный княжич)? Почему не упомянут Владимир? Под «четырьмя солнцами» в «Слове» бесспорно имелись в виду Игорь, Всеволод, Святослав и Владимир. Ответ, как представляется, довольно прост и печален. Ни Олег Игоревич, ни Святослав Ольгович после злосчастного похода в источниках не упоминаются ни разу. Очевидно, оба они так и не вернулись на Русь, умерев в половецком плену. Что же касается Владимира, то его судьба отличалась от судьбы Игоря и Всеволода, не говоря уже о безвестно сгинувших родном и двоюродном братьях. В плену юный путивльский князь все-таки женился на сговоренной за него ранее дочери Кончака.

Далее в поэме следует «злато слово, слезами смешанное». Святослав одного за другим призывает на помощь князей, но поддержки их, как и в реальности, не видит:

Но вот зло — князья мне не пособие:В ничто сия година обратилась.Вот, у Рим[ова] кричат под саблями половецкими,А Владимир страждет от ран —Горе и тоска сыну Глебову!

Перед слушателем или читателем «Слова» один за другим проходят те, кого «песнотворец» хотел бы видеть мстящими за Игоря. Вот черниговский князь Ярослав со своими боярами и служащими ему кочевниками:

Те ведь без щитов с засапожниками[28]Кличем полки побеждают,Звеня в славу прадедовскую.

Вот «великий князь» Всеволод из Владимира с покорными ему — о чем без приязни вспоминали в Киеве и Чернигове — «удалыми сынами Глебовыми» из Рязани и Мурома:

Ты ведь можешь и Волгу веслами расплескать,А Дон шеломами перелить.Вот Рюрик и Давыд Ростиславичи:Не ваши ли вой злачеными шлемамиПо крови плавали?Не ваша ли храбрая дружинаРыкает, будто туры,Раненные саблями каленымиНа поле незнаемом?Вот галицкий Ярослав Осмомысл:Высоко сидишь тыНа своем златокованом столе,Подпер горы УгорскиеСвоими железными полками…Грозы твои по землям текут,Отворяешь ты Киеву врата…

Вот князья Волынские: братья Мстиславичи во главе с Романом Владимирским и двоюродные им Ярославичи:

Где же ваши златые шеломыИ сулицы[29] ляшские, и щиты?

А вот и не чужие киевскому князю полоцкие Всеславичи, занятые собственными распрями. Один среди них достойный — шурин Святослава Изяслав Василькович, — но и он, не дождавшись помощи от братьев, пал в битве с литовцами, «изронил жемчужную душу из храброго тела»…

Никто из князей не спешит постоять «за землю Русскую, за раны Игоревы, буйного Святославича». В печали завершает поэт «златое слово»:

О, стонать Русской земле, поминая прежнюю годинуИ первых князей!Того старого ВладимираНе пригвоздить было к горам Киевским;И ныне стоят ведь стяги Рюриковы,А другие — Давыдовы,Но врозь их хвосты развеваются,Копья поют!

Между тем в Путивле, пережившем половецкий налет (о чем в «Слове» не говорится), тоскует о супруге Ярославна. В поэтическом мире «Слова», где география подчинена эпическим законам, где Дон и Дунай, как в народных песнях, отмечают границу иного мира, плач княгини разносится далече:

На Дунае Ярославнин глас слышен,Кукушкою безвестной рано кличет:«Полечу, — говорит, — по Дунаю кукушкою,Омочу шелков рукав в Каяле реке,Утру князю кровавые его раныНа крепком его теле».Ярославна рано плачетВ Путивле на забрале, говоря:«О Ветер, ветрило!Зачем, господине, так сильно веешь ты?Зачем мечешь ты хиновские стрелыНа своих неустанных крыльяхНа моего лады воев?Мало тебе разве в высиПод облаками веять,Лелея корабли на синем море?Зачем, господине, мое веселиеПо ковылю развеивать?»Ярославна рано плачетВ Путивле городе на забрале, говоря:«О Днепр Славутич!Ты пробил собой каменные горыСквозь землю Половецкую.Ты лелеял на себе Святослава насадыДо полка Кобякова.Взлелей, господин, моего ладу ко мне,Дабы не слала к нему слез на море рано».Ярославна рано плачетВ Путивле на забрале, говоря:«Светлое и пресветлое Солнце!Всем тепло и прекрасно ты,Зачем, господин, простерло горячиеСвои лучи на лады воев?В поле безводном жаждою им луки спрягло,Горем им колчаны заткнув».

Тем временем Игорь изнывал в половецком плену, хотя его с сыном Владимиром, которого Кончак собирался женить на своей дочери, содержали лучше, чем остальных пленников, которых хорошо стерегли, держали в оковах, а то и пытали{265}. Как уже говорилось, двое князей, судя по всему, плена не выдержали, хотя малолетний Олег Игоревич вряд ли подвергался мучениям. Игорю же, и по поручительству Кончака, и как предводителю противника, разрешали свободно передвигаться и даже охотиться под охраной двадцати молодых половцев, пятеро из коих принадлежали к знати. Стража не только обращалась с князем уважительно, но и выполняла любые его распоряжения. Он взял себе пять-шесть русских слуг, в том числе сына новгород-северского тысяцкого, которые тоже сопровождали его в поездках по степи. Наконец, Игорь выписал себе с Руси священника, который совершал для него и слуг христианское богослужение. Князь полагал, что останется в плену надолго, и воспринимал это как наказание за грехи: «Я по достоинству своему воспринял поражение, от повеления твоего, Владыко Господи, а не поганская дерзость сломила силу рабов Твоих. Не жаль мне за свою злобу принять всё необходимое, что я принял».