Гледис Шмитт - Рембрандт

Однако в июне выдалось все-таки одно погожее жаркое воскресенье, которое опять пробудило надежды Рембрандта. Он встречался с Саскией почти каждый день — на сеансах, вечеринках, увеселительных прогулках с друзьями, но именно в это воскресенье не рассчитывал увидеться с ней: утром она, как всегда, пойдет слушать проповедь своего дяди, а после полудня они всей семьей поедут в Гарлем. Но воскресеньям Рембрандт вставал так же рано, как в будни, и, пользуясь отсутствием учеников, спокойно работал. Поэтому, как ни хотелось ему увидеть девушку, он остался в тот день за мольбертом у себя в мастерской, залитой ослепительным солнцем и благоухающими розами, которые Алларт и Лотье привезли ему из своего загородного дома. И как раз в ту минуту, когда он добавлял несколько световых эффектов, стараясь оживить холодную оливково-зеленую поверхность «Похищение Прозерпины», на лестнице внезапно послышались легкие шаги — шаги, которые могли принадлежать только одному человеку на свете. Саския прибежала к нему в самый полдень, в краткий промежуток между проповедью и поездкой, и, видимо, очень спешила, чтобы успеть повидать его: об этом говорили ее лицо, раскрасневшееся и влажное от пота, и беспорядок, в который пришло ее муслиновое платье цвета персика.

— Какая радостная неожиданность! — сказал он, кладя кисть и отирая взмокший лоб рукавом рубашки. — Вы уже ели? Покормить вас чем-нибудь?

— Да, если это вас не затруднит. — Саския села, но не на стул, на котором сразу принимала строгий вид, а на низкую длинную скамейку, где обычно устраивались Флинк и Бол, чтобы рисовать ее и любоваться ею. Складки прозрачного платья стекали по коленям девушки и ниспадали на пол, к ее ногам.

— Я так спешила, обратно тоже придется бежать, и мне ужасно хочется пить. Дайте мне кружку молока.

За молоком на кухню пошел сам Рембрандт: Лисбет, разыгрывавшая радушную хозяйку перед любым гостем, чувствовала себя низведенной до роли служанки, если ей приходилось ухаживать за Саскией, и еще ни разу не подала фрисландке хотя бы салфетку, не показав при этом, как это обременительно для нее. Когда художник принес холодного молока, которое налил в свою лучшую дельфтскую кружку, ему тут же представился случай убедиться, что девушка достаточно владеет собой и не забывает заметать следы.

— Клянусь спасением души! — воскликнула Саския. — Я начисто забыла, когда я должна вам позировать — завтра или послезавтра.

Когда он наклонился, подавая ей кружку, ему пришло в голову, что в его власти положить конец всем этим бессмысленным уверткам — нужно только поцеловать ее. Губы Саскии были полуоткрыты, молочно-белые зубы блестели, тугое жемчужное ожерелье сдавливало мягкую, чуть порозовевшую шею, и Рембрандта охватило такое неистовое желание, что кружка задрожала у него в руках.

Но в глазах девушки явно читалось: она не рассердится за намерение, но осудит поступок, и он удовольствовался тем, что откинул с ее лба разметавшуюся теплую прядь волос.

— Итак, послезавтра, в час, — сказал он. — Впрочем, мы еще увидимся завтра вечером у Колкуна.

— Я так часто встречаюсь с вами, что уж и не знаю, что надевать. Вы видели все мои платья по десять раз.

И она с очаровательной трепетной улыбкой взглянула на него поверх кружки.

— Этого я еще не видел.

— Вы правы. Оно только что сшито. Я взяла его у портнихи вчера днем.

— Красивый цвет, — сказал он и осмелился пощупать складку мягкой ткани так близко к шее Саскии, что тыльной стороной большого пальца украдкой коснулся ее влажной кожи.

— Купили еще что-нибудь?

Вопрос был нелепый, но он позволял продлить прикосновение.

— Нет, ничего особенного — несколько лент, кулек вишен и шелковую подушку для моей тети, пасторши Сильвиус. — Саския слегка отстранилась, давая понять, что он должен убрать руку, но, отстраняясь, склонила голову набок, так что щека ее с тайной лаской скользнула по его руке. — А вот одну вещь я действительно хотела купить, но не смогла. Я видела ее в мебельной лавке, где брала подушку. По-моему, это что-то французское — нечто среднее между креслом и кроватью. Вам тоже следовало бы взглянуть на эту вещь — она просто великолепна. Рама и ножки резные, позолоченные, в ногах не то грифон, не то дракон, а в головах чудесный плачущий малыш Купидон со связанными руками.

Она чертила в воздухе рукой, показывая, как выглядит Купидон, грифон, полог; глаза ее сузились, щеки раскраснелись. Она явно одержима той же страстью к редким вещам, что и он, и за это Рембрандт любил ее еще больше.

— Почему же вы не купили ее, раз она вам так нравится? — спросил он.

— Купить? О господи, да куда же мне ее деть? Откровенно говоря, я подумала, что купить ее следовало бы вам — она великолепно подойдет для ваших мифологических картин. Хендрик того же мнения.

— Ну что ж, может быть, и куплю. Не сходите ли вы со мной посмотреть ее?

— В любое время.

— В любое время? Но вы так заняты, что у вас минуты свободной нет.

— Нашлась же у меня такая минута сегодня, — возразила она, возвращая ему пустую кружку и глядя ему в глаза со странной смесью лукавства и нежности. — А теперь мне пора. Не провожайте меня до дверей — когда я пришла, Лисбет уже накрывала на стол, а вы не должны заставлять ее ждать. До завтрашнего вечера, и да хранит вас бог!

Рембрандт остался там, где стоял — отчасти потому, что не хотел встречаться с сестрой, отчасти потому, что весь еще был во власти сладостных чувств, которые вызвал в нем приход Саскии. Он смотрел на скамейку, словно все еще видел перед собой кудрявую головку, и только появление Лисбет заставило его отвести глаза.

— Надеюсь, теперь ты наконец сядешь обедать? — спросила она. — Суп уже почти простыл.

— Не велика беда! Сегодня и без того жарко.

Он не хотел сказать ничего обидного: он был слишком счастлив, чтобы таить злобу. Но сестра ответила ему лишь суровым взглядом и вышла в гостиную, где был уже накрыт стол на двоих: Лисбет все еще сохраняла вид оскорбленной служанки, который она неизменно принимала в присутствии Саскии.

— Ты не собираешься купить себе несколько летних платьев? — осведомился Рембрандт, проглотив две-три ложки тепловатого супа.

— Нет, не собираюсь.

Лисбет отодвинула тарелку и уставилась на стену, поверх головы Рембрандта.

— Если тебе что-нибудь нужно, не стесняйся и покупай.

Как ни старался он скрыть раздражение, оно все-таки прозвучало в его голосе.

— Я всем довольна и ни в чем не нуждаюсь. Мне кажется, я в этом схожа с Маргаретой: мы обе не любим загромождать свою жизнь бесполезными вещами.