Щусев - Александр Анатольевич Васькин
Разбирая архив, он, по-видимому, преследовал определенную цель: документально опровергнуть тот поклеп, который возвели на него Савельев со Стапраном, во всяком случае, тогда Алексей Викторович давал мне читать эти документы, а по прочтении добавлял кое-какие сведения.
Надеюсь, эти документы находятся в архиве музея (имеется в виду Музей архитектуры в Москве. — А. В.), но, так как надежда не есть уверенность, я вкратце изложу содержание того, что прочитала.
Алексею Викторовичу, как члену Моссовета, было поручено обследовать ход проектирования и строительства гостиницы «Москва» (эти работы доверили молодым архитекторам Савельеву и Стапра-ну). Заключение Алексея Викторовича было убийственным: названные молодые люди еще никогда и нигде не строили, проектного опыта не имели и справиться с таким объектом не имели возможности. Моссовет предложил Алексею Викторовичу возглавить проектирование и выправить проект. На это предложение Алексей Викторович ответил категорическим отказом, мотивировав его тем, что он не привык работать с соавторами («соавтор — это архитектурная жена — его нужно любить и с ним советоваться»). Тогда последовало постановление Моссовета, отстранявшее от проектирования Савельева и Стапрана и поручавшее Алексею Викторовичу создание нового проекта гостиницы. Постановлению Алексей Викторович подчинился, и проектирование началось.
Савельев и Стапран остались в составе бригады и получили работу по проектированию отдельных интерьеров. Когда новый эскизный проект был готов, доски фасадов покрашены и подписаны, Савельев и Стапран проникли в закрытый кабинет Алексея Викторовича и поставили на них свои подписи. Утром, обнаружив эти подписи, Алексей Викторович приказал их счистить…»
Вот, оказывается, в чем истинная подоплека событий — такой ее, по крайней мере, видел Щусев: Савельев и Стапран сами поставили свои подписи под проектом гостиницы «Москва»!
Шла неделя за неделей, месяц за месяцем, а Щусев все сидел в своей мастерской. События, против обыкновения — ареста или ссылки в Воркуту, — не развивались далее. Запущенная в отношении академика кампания забуксовала. Это почувствовали многие. И вот по вечерам к Щусеву стали потихоньку приходить его бывшие помощники и ученики: «Произошел поворот во взглядах, и отношение к Алексею Викторовичу изменилось. Он сам рассказывал: как только стемнеет, идут к нему архитекторы просить прощения — «Вот вчера был Гольц, я ему сказал: «Вам-то должно быть стыдно, вы ведь человек интеллигентный. Я всех прощу, но Иудушку Ростковского не прощу никогда», — и я поняла, что Ростковского он любил больше других…»[129]
Ответ же самого Щусева на призыв покаяться в грехах, признаться в плагиате был таков: «Да, у меня много грехов. Но новый грех брать на душу не хочу. Я с голого пиджак не снимал!»
БЕРИЯ: «ВЫ ЕЩЕ ПРИГОДИТЕСЬ!»
Как же кончилась опала для Щусева? Просидев год без работы, он вновь был возвращен к работе над гостиницей «Москва». Каким образом это произошло? На этот вопрос есть по крайней мере два ответа. Первый дает бывшая сотрудница академика Ирина Синева:
«В опале Алексей Викторович провел около года. За этот год президент Академии наук академик Комаров запросил правительство, как быть с проектированием здания президиума АН СССР — ведь Алексей Викторович на международном конкурсе был удостоен первой премии за проект этого здания. Ответ на запрос президента Академии наук был в положительном для Алексея Викторовича смысле, хотя и в несколько странной редакции. Смысл был таков, что Щусев был наказан как человек, но его высокого мастерства никто не отрицал, поэтому ему следует заказать проект здания президиума АН СССР и создать условия для скорейшего начала проектирования. Алексей Викторович пригласил и меня к участию в этом проекте.
Начаты работы были в личной мастерской Щусева в Брюсовском переулке. Я предполагаю, что Алексею Викторовичу было заранее известно: в результате запроса проектировать станет именно он. Думаю так потому, что проект был уже в значительной степени обдуман, и было сделано много эскизов до того, как группа начала работать.
Несколько позже мы переехали в Мароновский переулок. Сотрудников было еще немного, все мы помещались в одной комнате, где стеклянной стеной был выгорожен закуток для Алексея Викторовича. Телефон был один. Секретаря еще не было».
Еще одна возможная причина возвращения Щусева к работе изложена в воспоминаниях другого щусевского сотрудника, выступившего его соавтором по дому Наркомзема, — Дмитрия Дмитриевича Булгакова. Последний утверждал, что Щусев, узнав об аресте Михаила Нестерова, добился приема у самого замнаркома госбезопасности Лаврентия Берии. Тут и выяснилось, что Берия хорошо знаком с творчеством Щусева. Мало того что Щусеву удалось отбить своего друга Нестерова от НКВД, он еще и получил от Берии предложение строить в Тбилиси Институт Маркса — Энгельса — Ленина. Скорее всего, Булгаков перепутал — за арестованного Нестерова Щусев заступался в 1924 году, а в 1938 году он ходил просить за зятя художника — Виктора Николаевича Шретера.
Эта интереснейшая версия подтверждается рассказом сына Берии, Серго: «Он (Берия. — А. В.) был очень разносторонним и талантливым человеком, творческой личностью. В юности учился играть на скрипке, и у него неплохо получалось, но из-за объективных препятствий он не смог продолжить обучение. Семья отца жила очень бедно — чтобы дать сыну образование, мой дед продал дом. Отец хотел стать архитектором, закончил три курса архитектурного факультета. И хотя ему не суждено было доучиться, он до конца жизни любил эту профессию. Помню, как у нас в доме часто собирались известные архитекторы того времени — Щусев и Абросимов, отец с интересом обсуждал с ними различные проекты. Никогда не забуду, как они насмехались над утопическим проектом постройки гигантского, высотой почти в 300 метров, Дворца Советов в Москве на месте разрушенного собора. Бредовость этой затеи их забавляла. Кстати, и Сталин, вопреки расхожему мнению, весьма
