Марк Поповский - Управляемая наука

Кандидату наук Е.Ф-у — 32 года. О нем в Черноголовке говорят, как о человеке блестящем, с чрезвычайно интересными идеями.

«Живем мы здесь, как в стеклянном доме. Когда мне хочется побыть одному, уединиться, чтобы подумать прежде всего о делах научных, я не нахожу себе места. Квартирка маленькая, дома жена, ребенок. На улицу выйдешь — все знакомы, сейчас же вовлекут или в выпивку, или в пустые разговоры. Остается одно: удрать в Москву, в толпу, в городской шум. Лучший вид одиночества — толпа. Такой зарядки хватает на неделю. Жена еще хуже переносит черноголовское житье. Но куда уедешь? Квартира…

Общественное мнение у нас более жестокое, чем в больших городах. Развратничают и пьянствуют только втайне. У нас, например, считается пристойно по двенадцать часов сидеть в лаборатории, но непристойно гулять со своим ребенком или просто так, без дела, гулять в лесу. Если бы у нас открыли ресторан, то он быстро прогорел бы: научные сотрудники боялись бы появляться в нем, чтобы не раздражать „общественное мнение“, а по сути, начальство».

И, наконец, мнение рядового врача без ученой степени, В.Л. У нее свои проблемы, не менее серьезные, чем у публики ученой. Ее волнует, например, сын-школьник. Уже несколько раз его избивали в школе мальчишки, кричали ему «жид».

Школа здешняя — тоже достопримечательность особого рода. Она служит базой Академии педагогических наук. Сюда из Москвы приезжают ученые-педагоги. Здесь опробуют новые методы обучения. За проект школы архитекторы даже премию всесоюзную получили. При всем том школа в Черноголовке по своей структуре не что иное, как яйцо, в котором годами не смешиваются и не сливаются две категории учеников: дети ученых и дети крестьян из окрестных колхозов. Между ними кипит постоянная вражда. Потомки интеллигентов, более просвещенные и начитанные, самоутверждаются на уроках. Зато наследники хлеборобов берут свое на переменах и после уроков. Драки, зуботычины, всякого рода клички, оскорбления — главное содержание школьной жизни. И тут никакая Академия педагогических наук ничего поделать не может.

Другой вопрос, угнетающий доктора Л.: что сегодня приготовить на обед. Местный магазин убог, снабжается из районных ресурсов. Сорок ведущих научных сотрудников получают продуктовые «заказы» из Москвы. А у врача Л. нет ни своей машины, ни права на специальный паек. Остается лишь одеть мужу, доктору наук, на плечи рюкзак и отправить его на автобусе искать продукты в Москве. Природа? Да, врач Л. любит природу, но при здешнем быте, при тех усилиях, которых требует здешняя жизнь, на природу как-то нехватает сил…

Такова сегодняшняя Черноголовка. Как видим, образ жизни и внутренний дух городка сибирского и подмосковного не слишком разнятся между собой. Черноголовка — это Академгородок, не переживший «золотого века». Здесь не было того кратковременного общественного и научного оживления, которое оставило у новосибирцев самодовольные воспоминания и иллюзорные надежды. В Обнинске, в Протвино, Пущине и Рамони надежд нет. Внутренние отношения тут оголены до предела. Откровенна несвобода, откровенно неравенство. Общественный вес ученого определяется чаще всего не его талантом и не творческой потенцией. Вес этот определяет зарплата, качество занимаемой квартиры, право сидеть или не сидеть в кресле Дома ученых и даже просто вес того куска мяса, который ему полагается.

Этическая картина в Сибири и под Москвой тоже довольно однообразна. Я смог многое повидать своими глазами после того, как десять лет назад начал цикл публичных выступлений с выездом в научные городки страны. Говорил я о судьбе академика Вавилова, жертве сталинского режима и о нравственности современного ученого. Собственно, начинал я свои выступления не там, а в научно-исследовательских институтах и университетах Ленинграда, Саратова, Владивостока, Тарту. Но скоро в Союз писателей и Генеральную прокуратуру СССР стали приходить доносы. Меня обвиняли в политической нелояльности. Пришлось держать ответ перед генералом Ильиным, надзирающим за московскими писателями, и генералом Тереховым из Генеральной прокуратуры СССР. Выступления мои были запрещены (в Центральном доме литераторов, Академии сельскохозяйственных наук). Но интерес к судьбе Николая Вавилова все возрастал. И тут в дело вмешались дома ученых Новосибирска, Дубны и других городков. Они стали приглашать меня, минуя Союз писателей. Началась моя дружба с большим кругом жителей научных поселений.

Я, откровенно говоря, не сразу понял, почему мои любезные хозяева могут себе позволить то, что уже не могли разрешить себе рядовые библиотеки в НИИ столицы. Но первый же приезд в Дубну разрешил все сомнения. Олег Грачев, директор тамошнего Дома ученых, бывший (?) майор КГБ, которого я предупредил, что в моем изложении биография академика Вавилова содержит ряд острых моментов, в ответ лишь снисходительно улыбнулся:

«У нас вы можете говорить о чем хотите. Лагеря? Тюрьмы? Удушение Вавилова Лысенкой? Пожалуйста. Нам это не опасно. У нас тут у всех высокая зарплата».

Высокую зарплату в Дубне получают далеко не все, но ее присутствие где-то рядом, самая возможность получать ее когда-нибудь, насколько я мог судить, весьма явственно умеряет политические страсти. Тем не менее, для постороннего первое появление в научном городке — всегда праздник. Вам отводят номер в отличной гостинице, затем показывают синхрофазотрон, толкуют с вами о пучках и миллион-вольтах. Вы совершаете прогулку вдоль низкого берега Волги, обедаете в неплохом местном ресторане. А вечером — выступление и поздний ужин в обществе новых друзей. В такой раме городок и впрямь может показаться пристанищем мудрецов и интеллектуалов. То же впечатление от первого дня оставляет и Протвино, и Пущино. В Протвино впечатляет величественный Дом ученых, интересна архитектура торговых рядов. Приставленный к гостю молодой физик с восторженным умилением рассказывает о домах с двухэтажными квартирами, которые тут начали строить для докторов и завлабов. «Шик! Не хуже, чем в Англии!»

Город биологов Пущино на своем бугре кажется, наоборот, недостроенным и пустоватым. Но здесь зато радует природа. С высокого холма над Окой хорошо смотрятся просторные березовые дали, хороша Ока, серпом охватывающая городок. И воздух тут удивительно чистый. Надышавшись всласть, можно пойти в ресторан с каким-то греко-римским именем («Нептун»? «Посейдон»?), где в полном соответствии с названием гостя угощают рыбными деликатесами. Ну, а далее все по той же программе: выступление, интеллектуальная беседа, великолепная гостиница…