Павел Михайлов - 10000 часов в воздухе

В ответ я крикнул: «Так точно, это Тиранский аэродром. Мы вас ждём, выключайте двигатели!»

Винты перестали вращаться. На аэродроме стало тихо, очень тихо.

Вся команда самолёта — пять человек — спустилась на землю. Что мне делать? Начинать сразу стрелять или немного обождать? Попробую крикнуть сначала: «Хенде хох! Ни с места, буду стрелять!» Я шагнул из темноты. Увидев наведённое на них дуло автомата, гитлеровцы покорно подняли вверх руки. Тут уж я не поскупился на громкие команды: «Третьей роте окружить самолёт!», «Взводу Дыбича охранять подходы с дороги на город!», «Взводу Иваньковича оттащить самолёт с летного поля!», «Дундичу разоружить экипаж!», «Сержанту Богдановичу отвести пленных к командиру батальона!» Для того чтобы нагнать побольше страха на прилетевших, вспоминаю и выкрикиваю знакомые фамилии партизан. На мои команды прибежало пополнение — весь мой «отряд» в единственном лице сержанта Богдановича. Вдвоем с ним мы отобрали у гитлеровцев пистолеты. Затем я крикнул: «За сержантом Богдановичем по направлению командного пункта шагом марш!» А где взять КП, когда не только на аэродроме, но и в городе все здания разрушены? Вспомнил я тогда про небольшое бомбоубежище и отконвоировал пленных в бункер. Утром на беглом допросе выяснилось, что экипаж транспортного самолёта «Ю-52» совсем молодой, делал только третий самостоятельный вылет и заблудился. Летели они в Тирану. Оттуда надо было им забрать офицеров фашистского вермахта. Пути отступления по суше из Албании и Греции к тому времени были перерезаны югославскими партизанами и частями НОАЮ. Пришлось гитлеровскому командованию использовать для эвакуации транспортную авиацию.

А взятый в плен «Ю-52» вы, наверное, видели в парке Калемегдан, — закончил свой рассказ комендант аэродрома.

Я видел новенький «Ю-52» и удивлялся, как он попал на выставку трофеев в Белграде. Она была открыта в последние дни войны в старинном парке, входить в который надо под сводами древней крепости Калемегдан. На аллеях и газонах парка валялись обломки самолётов, сожжённые «пантеры», подорвавшиеся на минах «тигры». С трудом верилось, что вся эта грозная сила совместными действиями Советской Армии и Народно-освободительной армии Югославии превращена в ржавое сырьё для мартеновских печей.

На братском кладбище в Белграде похоронены 2944 бойца Народно-освободительной армии, 961 советский воин. На мраморных плитах выгравированы имена Героев Советского Союза В. М. Михайлова, Ф. Д. Федина и сотен других. А сколько лежит здесь воинов, чьи имена остались неизвестными! Сохранились лишь прозвища, запомнившиеся югославским товарищам по оружию: «Василь», «Миша-танкист»…

Югославские встречи

Белград.

Когда мы подлетали к нему в 1945 году, ещё с воздуха на фоне полуразрушенного города заметили мрачное серое здание. В нем совсем недавно находилось гестапо. Вид его напоминал о тех ужасах, которые пришлось пережить от гитлеровских палачей народам Югославии.

Не раз я наблюдал с воздуха белградские зелёные улицы, то ползущие кверху, то спускающиеся вниз, причудливое сочетание видавших виды старинных домов и совсем молодых современных зданий. Помнятся пепелища разрушенных кварталов — в городе была уничтожена половина зданий.

В 1961 году я снова попал в Белград, приехав сюда в составе делегации Советского Комитета ветеранов войны, приглашённый на празднование двадцатилетия восстания против гитлеровских оккупантов.

Мы ходили по сегодняшнему Белграду — одному из красивейших городов Европы. С высоты старой крепости открывается чудесный вид на новый Белград. За слиянием полноводной Савы с могучим Дунаем выросли кварталы многоэтажных комфортабельных домов, построенных с большим вкусом. В белградских «Черёмушках» будет жить четверть миллиона людей, уже получили квартиры более пятидесяти тысяч человек.

Через восемнадцать лет я встретился с партизанским комиссаром, помогавшим вытаскивать мой самолёт из болота. Волосы его из чёрных стали пепельными. Но он по-прежнему бодр, энергичен и ведёт большую партийную работу.

— Друже капитан, — весело улыбаясь, спросил меня Стишевич, — сколько тебе понадобится партизан, если ты сядешь в болото на «ТУ-114»?

…Мы посещали в Югославии места партизанских боёв. Нас встречали и сопровождали участники войны, многие из которых принимали самолёты на партизанских площадках, а с некоторыми мне даже приходилось летать.

В древнем городе Дубровник на торжественном приёме ко мне подошёл председатель городского Совета Никола Иованович:

— Узнаете меня, друже Михайлов? Я с вами летел с острова Вис.

Разве я мог забыть тот полёт!

…По пути в Титову Ужицу я сразу узнал знакомый ориентир — крупную возвышенность Твентиште. Здесь партизаны вместе с верховным штабом НОАЮ попали в окружение. Силы были неравны. Гитлеровцев около 120 тысяч с артиллерией, танками и авиацией. Партизан 16 тысяч. И патриоты в ожесточённых боях разорвали железное кольцо окружения.

Здесь решили поставить памятник. Место это настолько красиво, скалы так живописны (они напоминают наши знаменитые красноярские Столбы), что было ясно — обычный памятник тут не будет «смотреться». Тогда молодой архитектор Богдан Богданович предложил построить необычный памятник — висячий алюминиевый мост на огромной высоте между двумя скалами над стремительной рекой Дрина. Этот серебристый мост на поднебесной высоте будет виден издалека и станет символом непобедимости народа, отстоявшего свою свободу и независимость, — народа воина и труженика.

НА ВОЗДУШНЫХ ТРАССАХ

Снова на Родине

Настал долгожданный день. 19 июня 1945 года, через сорок дней после окончания войны, был получен приказ о нашем возвращении на Родину. По-братски распрощавшись с югославскими товарищами и получив ордена Партизана Югославии, наш экипаж оторвался от аэродрома Земун под Белградом, взяв курс на Львов — Киев.

Прошло много лет, а я всё не могу забыть того перехватывающего горло волнения, с каким подлетал к Москве. Я чувствовал себя так, будто вернулся из долгих утомительных странствий, и всё, что я видел в родной столице, по-особому радовало и удивляло меня.

…В Москве я узнал много новостей, повидался с военными и невоенными друзьями и знакомыми. Но, как ни велики были события последних дней, как ни приятно было отмечать вместе с москвичами всенародные торжества по случаю победы, на сердце было неспокойно. Желание встретиться с сестрой Таисией и от неё узнать о судьбе всей нашей семьи не оставляло меня.