Карлис Озолс - Мемуары посланника

Задержание дипломатического багажа

Дело было так: после никому не известного «судебного процесса» нашего коммерческого атташе Блументаля НКИД потребовал его немедленной высылки за пределы СССР. Он даже не успел собраться. Прошло недели две, и в Ригу поехала моя жена. Сослуживцы коммерческого атташе, у которых Блументаль оставил вещи, очень просили моего разрешения отправить их в багаже моей жены. Всех вещей было около 350 кило. Я, конечно, согласился, к этому меня обязывал и мой долг. Жена уехала, с ней были отправлены и вещи атташе. На другой день, к общему невероятному удивлению, я получил телеграмму от жены и из министерства иностранных дел в Риге. Багаж на границе задержали, и в Ригу она приехала без него.

Советская пограничная таможня потребовала открыть багаж, на что моя жена, совершенно правильно, ответила категорическим отказом. Поезд был задержан на два часа, все это время таможенные чиновники старались вырвать от жены разрешение вскрыть багаж, но напрасно. На другой день я попросил аудиенции с членом коллегии НКИД Стомоняковым, в ведении которого находились Балтийские страны и через которого проходили все эти дела.

Я был очень рассержен, возмущен, у нас произошел следующий разговор:

– Я пришел к вам с большими претензиями. Хочу знать, на каком основании задержан багаж моей жены, почему НКИД были даны инструкции задержать его?

– Так вопрос ставить нельзя, мы не давали распоряжение. НКИД не может давать предписаний таможенным пограничным властям.

– Но тогда вы сами нарушаете права дипломатического корпуса, ибо в вашей же инструкции о правах дипломатического корпуса сказано: «По всем делам, касающимся сих лиц, в случае совершения ими какого-либо проступка или преступления, надлежит, не применяя к ним никаких мер в отношении их личности или имущества, обращаться в НКИД. Также багаж, следующий с дипломатическим лицом, не подлежит осмотру».

– Нам трудно сказать сейчас, почему это делали таможенные власти и какими психологическими мотивами руководствовались. Должно быть, им показалось странным, что ваша жена имеет двадцать два пуда багажа.

– Мне нет никакого дела до психологических мотивов ваших пограничных властей, ибо их психология совершенно непонятна. Я требую решительного ответа: почему такое незаконное исключение сделано в отношении моей жены?

– У нас есть сведения, что это багаж не вашей жены, а коммерческого атташе Блументаля.

– Не будем разбираться в принадлежности багажа, я ставлю вопрос формально: на каком основании задержан багаж моей жены?

– Почему вы не хотите признать, что это багаж не вашей жены? Ведь тогда мы бы его вскрыли, и дело сейчас же было ликвидировано без всякой огласки.

– Прошу не указывать на неудобства огласки. Я сам придам этому делу широкую огласку и доведу до сведения всего дипломатического корпуса, чтобы знать, в каком бесправном положении может оказаться дипломатическое лицо в СССР.

Стомоняков начал, в свою очередь, ссылаться на то, что где-то был задержан также и багаж итальянского посла. Эта ссылка меня, конечно, не удовлетворила. Я не уступал. Дня через два от таможенного управления пришло уведомление, адресованное «гражданке Озолс». Я ответил, что в посольстве «гражданки Озолс» нет, а есть жена посланника мадам Озолс, и уведомление принять отказался.

Вещи мы получили назад. Я назначил комиссию из троих служащих, в том числе и чиновницы, которая сама упаковывала эти вещи, чтобы они сами открыли ящики и посмотрели, что в них. У меня было предположение, что в эти ящики они сами что-нибудь подкинули, поэтому и добивались их вскрытия сначала на границе, потом в Москве в присутствии специальной комиссии. Если бы жена позволила вскрыть ящики и там обнаружили контрабанду, скандал, конечно, удался бы на славу. Этого только и добивались советские власти. Из-за этого и был поднят весь этот переполох, этим продиктованы настояния таможни. План провалился. Мои служащие, особенно та, которая упаковывала перед отправкой все вещи, определенно констатировали, что ящики были все-таки вскрыты и вещи перепакованы. Итак, организованный против меня скандал стал скандалом для нкид И ГПУ, чего они, разумеется, не предполагали, надеясь, что моя жена уступит и согласится открыть багаж для досмотра.

Five o'clock в посольстве

Все яснее и яснее становилось, что больше в Москве я оставаться не могу и надо готовиться к отъезду.

Уже в конце 1928 года министр-президент Юрашевский предложил мне пост посланника в Варшаве. Я согласился, но просил его подождать, потому что на меня все еще продолжали нападать, могло сложиться впечатление, что большевики и их сообщники меня убрали. Но и тут меня едва не подсидели. Распространился «екофиуиальный» слух, переданный министру-президенту, что Польша не хочет меня в качестве посланника. Я решил это проверить и рассказал обо всем польскому посланнику в Москве Патеку, который был личным другом Пилсудского. Патек сразу и категорически опроверг эти вздорные слухи, но все же захотел их проверить. Он поехал в Варшаву, обещал лично переговорить с Пилсудским и прислать мне условную телеграмму: «Madame, va Ыеп» («Мадам, все хорошо»). Через некоторое время я получил такую телеграмму. Стало ясно, и тут интриги и подвохи.

Тем временем в Латвии образовался новый кабинет министров, памятный тем, что министр иностранных дел Балодис, бывший посланник в Литве, отличался слишком большой осторожностью, граничившей с панической боязнью. В моменты политических осложнений и обострений он совершенно терялся, не знал, что делать, а потому другие, посторонние и даже враждебные силы могли влиять и руководить им без особого труда. Опасаясь нареканий, хотя бы только мерещившихся, Балодис предложил мне подать в отставку, забывая о престиже страны и ее представителя.

Я собирался уехать в начале мая. По случаю отъезда у нас с женой начались многочисленные прощальные обеды. Я был бы неблагодарным и непамятливым, если бы забыл эти дни, сочувствие моих коллег, их трогательные обращения к нам и с нами, их внимательность и возмущение всем, что было проделано с нами в Москве. Они хотели как можно крепче запечатлеть нашу долгую дипломатическую дружбу, которая в данном случае была воистину сердечной и вполне искренней. Жена моя получила много подарков. Персидский посол Ансари и его жена подарили ей старинное кружево, тонкой работы ящик. Мадам Шоу поднесла украшение для стола собственной работы. Не забыл меня и французский посол, я получил от него старинные фарфоровые часы. Тогда, за отъездом графа Брокдорф-Ранцау, обязанности старшины дипломатического корпуса исполнял посол Эрбетт.