Каринэ Фолиянц - Грехи и святость. Как любили монахи и священники

Когда умеешь любить так одного человека, то умеешь любить весь мир. Потому что он – часть этого мира.

В лагере Равенсбрюк она переводила на французский язык русские песни и пела их с заключенными. Она ухаживала за больными и делилась со слабыми своим скудным пайком. Мать Мария подружилась с советскими девушками, бывшими в заключении, и часто беседовала с ними. Однажды к ним подошла эсэсовка и больно стегнула одну из девушек хлыстом по лицу. Мать Мария продолжала говорить с девушкой, словно не было рядом озверевшей надзирательницы. И взбешенная эсэсовка жестоко избила монахиню, а та не удостоила ее и взглядом.

Часто она читала узникам стихи. Разные, но чаще – Блока:

Ну что же? Глумитесь над непосильной задачейИ веруйте в силу бичей,Но сколько ни стали б вы слушать ночейНе выдам себя я ни стоном, ни плачем.

В лагере погиб ее сын Юра. И верный друг и помощник – священник отец Дмитрий Клепинин.

Последней работой матери Марии в концлагере была икона, которую она вышивала и которую не успела закончить… Когда освобождение было уже близко, мать Мария пошла в газовую камеру вместо одной русской девушки, обменявшись с ней курткой и номером…

Когда вы стоите на моем пути,Такая живая, такая красивая…

Из письма Елизаветы Кузьминой-Караваевой Александру Блоку:

«…Вы не заблудитесь, потому что я все время слежу за Вашей дорогой, потому что по руслу моему дойду до Вашего русла… Мне хочется благословить Вас, на руках унести, потому что я не знаю, какие пути даны моей любви, в какие формы облечь ее…

Господь Вас храни, родной мой. Примите меня к себе, потому что это будет только исполнение того, что мы оба давно знаем…»

Философское и богословское наследие матери Марии невелико, но до сих пор оно даже не собрано воедино. «Задача сегодняшнего и завтрашнего дня, – писала она, – создание новой утопии, но в хорошем смысле слова, которая бы соединяла в себе небо и землю». Ей была близка идея «богочеловечества»: человек призван стать богочеловеческим существом, чтобы в нем освятились и плоть, и дух.

«Мы – несовершенные люди, но мы не духи, мы связаны всеми своими нитями с природой, которая тоже создана Богом, пусть она падшая природа, пусть она извращена, но она богосозданна – создана Богом. Перед человеком, перед его внутренней, духовной жизнью стоит огромная задача освящения бытия. Кроме того, полный аскетизм внутри невозможен для социального строительства. Она утверждала, что социальное действие, забота о ближнем есть величайший нравственный долг… человека…» – это снова слова отца Александра Меня. И дальше он говорит: «Русская религиозная философия не была никогда камерной, кабинетной, оторванной от жизни, отвлеченной. Все ее представители были мужественными свидетелями Истины, исповедниками Евангелия, все они так или иначе вступали в борьбу в жизни, все они запечатлели – каждый по-своему – свои взгляды не только на бумаге, но и в жизни. Они были святыми нашей культуры, не канонизированными, но действительно образцами, на которые могут равняться нынешнее и будущие поколения. Отдать себя до конца вот и есть совершить евангельский подвиг. Только этим спасается мир».

Мать Мария отдала себя людям всю без остатка и не жалея об этом. «С Богом не страшны ни грядущая смерть, ни мучения…»

Но все же свет земной ее любви – любви к великому поэту, пусть даже чувство это было безответным и несбывшимся – безусловно оставил глубокий след в этой прекрасной душе.

Из последнего письма Елизаветы Кузьминой-Караваевой Александру Блоку из Петербурга (4 мая 1917 года):

«Дорогой Александр Александрович, теперь я скоро уезжаю, и мне хотелось бы перед отъездом Вам сказать вот что: я знаю, что Вам скверно сейчас; но если бы Вам даже казалось, что это гибель, а передо мной был бы открыт любой другой самый широкий путь, – всякий, всякий, – я бы все же с радостью свернула с него, если бы Вы этого захотели, зачем – не знаю, может быть, просто всю жизнь около Вас просидеть…»