Анатолий Медников - Берлинская тетрадь

Каждый из них был вооружен одним, а то и двумя фотоаппаратами. Американцы торопились сделать снимки на улицах павшей столицы.

Мы тоже немедленно повернули к Берлину.

...Восьмого мая над городом взошло солнечное, прозрачное утро, шестое мирное утро в Берлине. На улицах царила тишина, к которой еще не успели привыкнуть ни наши воины, ни сами берлинцы, тишина, удивлявшая уже одним тем, что ее "много" - ив одном квартале, и в другом, и во всех районах огромного города.

В этот день центром Берлина стал восточный район Карлхорст, где в скромном белостенном здании с прямоугольными колоннами у парадного подъезда немецкие генералы должны были подписать акт о своей полной и безоговорочной капитуляции.

Приготовления к церемонии начались с утра, когда во двор бывшего немецкого военно-инженерного училища начали съезжаться машины генералов, командующих армиями и корпусами, многочисленных военных корреспондентов и кинооператоров.

Мы поставили и наш зеленый "радиотанк" за домом, в тени деревьев, сбросив на нежную траву газонов толстые кольца электрокабеля. Кабель был протянут в тот зал здания, где еще недавно обедали курсанты гитлеровского училища, и наши аппараты, таким образом, оказались подготовленными к записи торжественного события, которое в этом скромном зале венчало собой победный конец войны.

Я и сейчас как бы вижу перед собой этот зал с балконом по правую сторону на втором этаже, там разместился духовой военный оркестр. Напротив входной двери пропускали свет в зал огромные прямоугольные окна с тяжелыми коричневыми портьерами. Солнечные блики лежали на паркете, на зеленом сукне, покрывавшем длинные узкие столы.

Один из них, ближе к окнам, предназначался для прессы, второй для советских генералов, третий стол, стоящий перпендикулярно к этим двум, для представителей верховного союзного командования. И, наконец, еще один, самый маленький, на трех человек, стоял около входной двери. Это был стол для немцев.

Несколько наших офицеров раскладывали на столах чернильные приборы, бумагу и простенькие ручки, какими пишут школьники.

Должно быть, старшина из комендантской роты штаба фронта не нашел лучших в разрушенном городе. На столах стояли еще пустые школьные чернильницы и лежали пачки наших папирос "Беломорканал".

Все здесь выглядело предельно скромно и по-фронтовому просто. В зал, взглянуть на столы, на стены с цветными олеографиями в рамках, то и дело входили генералы, прибывшие с равных концов фронта. Мне запомнилось, как один из офицеров, отвечающий, видимо, за порядок в зале, ходил между столов и уже несколько раз заново переставлял стулья. В углах зала суетились и громыхали своей аппаратурой кинооператоры.

И, глядя на озабоченные и уставшие от суматохи лица генералов, корреспондентов, артиллерийского старшины, который куском одолженного у нас шнура привязывал над столом союзного командования французский флаг, трудно было представить себе, что именно здесь и сегодня, в бывшей столовой немецкого училища, в зале, где еще вчера находились воины-саперы, в этом ничем не примечательном доме, произойдет событие, которому суждено стать поворотным пунктом в истории народов.

Самолеты с представителями союзного командования, с американскими, английскими, французскими журналистами приземлялись на асфальтированном поле аэродрома Темпельгоф рано утром восьмого мая. Прямо с аэродрома по берлинским улицам, где через каждые пятьдесят метров стояли наши солдаты-регулировщики с флажками, кортеж машин проехал в Карлхорст.

Прилетели и немецкие генералы: фельдмаршал Кейтель, генерал-полковник Штумпф, адмирал Фридебург. Они тоже приехали в Карлхорст, но мне не удалось увидеть их утром. Гитлеровские генералы расположились в отведенных им домах и полдня, до темноты, находились в своих комнатах.

Среди корреспондентов распространился слух, что немцы "еще думают", совещаются относительно условий капитуляции, хотя еще вчера в Реймсе был подписан предварительный протокол.

Томительное ожидание начала церемонии растянулось почти на сутки. Лишенные точной информации, мы строили различные догадки и, чтобы скоротать время, то возились со своей аппаратурой, то гуляли по двору училища, около парадных дверей дома. Там стояли двое часовых с автоматами.

Уже под вечер, когда закатившееся солнце позолотило железную крышу инженерного училища, одну из немногих крыш в Берлине, не разорванную осколками мин и снарядов, пронесся было слух, что церемония скоро начнется.

Тут произошло заметное оживление во дворе. К группе советских журналистов подошел тот самый офицер, который переставлял стулья в зале.

Слова, с которыми он обратился к журналистам, звучат сейчас странно, если не сказать - малоправдоподобно. Но ведь какой это был день! И сама атмосфера ожидания, глубокое волнение, охватившее всех, от солдат-автоматчиков до маршалов, суматоха с приготовлениями к высокоторжественной церемонии - все это создавало настроение поистине необыкновенное и неповторимое.

Должно быть, офицеру казалось, что он что-то упустил, забыл, не все приготовил для заседания. Он знал, что будут подписывать протоколы.

- Товарищи журналисты, у вас должны быть хорошие самопишущие ручки? сказал он, скользнув глазами по верхним карманам наших гимнастерок.

И вдруг спросил:

- Не даст ли кто красивую ручку Кейтелю, подписать капитуляцию?

Наступила пауза. Мне показалось, что офицер и сам был смущен своим вопросом. Я не знаю, почему он решил, что у Кейтеля не найдется подходящей ручки? Она, конечно, у него нашлась.

Дать Кейтелю ручку! Так просто! Дать ручку, которой он от имени побежденной Германии будет подписывать капитуляцию!

Я помню, как уставший офицер выжидательно смотрел на журналистов, а журналисты удивленно на него.

- А он отдаст?

- Что? - не понял офицер.

- Ручку отдаст?

- Ну, я думаю, будет неудобно просить... Может быть, и нет, неуверенно ответил он. И вдруг сам улыбнулся.

- Пусть тогда своей подписывает, - заметил кто-то из нашей группы.

Никто из журналистов, людей нежадных и привыкших, как и солдаты в бою, делиться всем с товарищами, не пожелал подарить фельдмаршалу Кейтелю автоматическую ручку.

...Прошло в ожидании еще несколько часов. Скоро стало совсем темно.

Наконец-то без десяти минут двенадцать по московскому времени в зал заседаний начали входить представители союзного командования, дипломаты, многочисленные корреспонденты, кинооператоры, прилетевшие на самолетах из США, Англии, Франции. Вдоль стенки выстроились наши фото - и кинорепортеры, они заняли места и в проходах между столами.