Дитрих Айгнер - Франклин Рузвельт. Уинстон Черчилль

Самые разные факторы способствовали тому, что уважение к Черчиллю сохранилось даже в течение двух лет его вынужденной бездеятельности. Первый том его военных воспоминаний («Мировой кризис», 1923) — книга, носившая печать его личности, но одновременно блестяще написанная история первой мировой войны, — был принят весьма дружелюбно; и в неразберихе этих нестабильных, сопровождавшихся политическими и социальными кризисами лет он сохранил если не партийную лояльность, то последовательность и верность своим убеждениям, что смог доказать. Это одинаково удивило как его друзей, так и врагов. При формировании нового кабинета Болдуин предложил ему не просто министерский пост, но второй по своей значимости пост министра финансов. И хотя Черчилль был политиком высокого класса, но для этого уровня его квалификация была тогда очень скромной. Что могло заставить Болдуина сделать такой выбор? Как ни странно, но первоначальной причиной было предложение министра здравоохранения Невилла Чемберлена, который увидел в этом сотрудничестве весьма многообещающие перспективы для своих социально-реформистских проектов — предположение, которое позднее вполне оправдалось. Общим для руководства консервативной партии было мнение, что гораздо выгоднее иметь Черчилля своим союзником, нежели противником. Предшественник Болдуина, Бонар Лоу, который придерживался совершенно противоположного мнения, скончался годом раньше.

Бесспорно, Черчилль был яркой личностью в новом кабинете; так же, как в критический период накануне 1914 года, в изменившихся обстоятельствах он руководил важнейшим ведомством. Если тогда самым важным было вооружение флота, то сейчас на первый план выступала задача приведения в порядок — после всех катастрофических потрясений — торговли, промышленности и финансов. Как только обозначилась первая послевоенная конъюнктура, еще очень неопределенная, поверхностная, стало ясно, что британская экономика не извлекла для себя никакой пользы из победоносной войны. Напротив, разрыв нормальных отношений, обусловленный инфляцией, репарациями, увеличивавшееся промышленное обособление прежних стран-потребителей выявили резкое сокращение объема мировой торговли, что отразилось на традиционно британских отраслях промышленного экспорта: угледобывающей, хлопчатобумажной, судостроительной промышленности и производстве стали. Обширные регионы страны превратились в зоны бедствия с хронической безработицей, которая в течение двадцати лет держалась на уровне миллиона человек. Организовать в данной ситуации помощь было тем сложнее, что советы экспертов по экономике и финансам часто противоречили друг другу, а возможности активного вмешательства, имевшиеся в руках министра финансов, были весьма ограничены. «Назад в 1914 год!» — звучал лозунг, но как это сделать, оставалось неясным. Влиятельная группа с центром тяжести в торговых и финансовых кругах Сити выступала за восстановление мировой валютной системы путем стабилизации английского фунта как ведущей международной денежной единицы. Но это, по общему убеждению, обусловило бы возвращение к золотому стандарту, от которого Англия отошла в 1914 году. В конечном результате предложенная многими экспертами стабилизация фунта на основе золотого паритета 1914 года свелась бы к десятипроцентному повышению стоимости британской валюты и связанному с ним дальнейшему ухудшению собственных экспортных условий. Из промышленных кругов поступили убедительные доводы против возвращения к золотому стандарту, которые разделялись ведущими теоретиками экономики, например, Кейнсом и другом Черчилля Бивербруком.

Черчилль, не обладавший для этой сферы деятельности ни соответствующими знаниями, ни особым интересом, полагался на своих экспертов и следовал рекомендациям совета, образованного в Сити, который стремился к возрождению Лондона в качестве финансового центра мира. Позже, когда стало ясно, что Черчилль принял неверное решение, ему не раз ставили в упрек его зависимость от интересов банкиров; среди этой группы критиков был и Дж. М. Кейнс, видевший подтверждение своим прогнозам. Впрочем, следовало поразмыслить о том, что последний часто консультировал экспертов самых различных направлений и действовал согласованно со всеми влиятельными силами страны, не считаясь с явно противоположной позицией Федерации британской промышленности. Нельзя, однако, полностью исключать и того, что здесь сыграли свою роль мотивы национального престижа, к которым Черчилль был всегда очень чувствителен. 28 апреля 1928 года, в день первого черчиллевского бюджета, несмотря на усилия Уолл-стрит, «британский фунт смог наконец-то открыто смотреть в лицо доллару США».

Насколько иллюзорными были ожидания, вкладывавшиеся в возвращение золотого стандарта, выяснилось очень быстро. Внезапный, немотивированный экономической ситуацией рост стоимости фунта требовал для выравнивания курса соответствующего повышения покупательной способности внутри страны, которая должна была осуществиться уменьшением денежного оборота, т. е. уменьшением кредитов и дефляцией цен и выплат. Особенно ощутимо проблема повышения цен на экспорт отразилась на британской горной промышленности, которая и без того вела борьбу с германскими репарационными поставками и дешевым польским углем. Условия труда здесь были ужасными, шахты работали на устаревшем оборудовании, были нерентабельны и могли выживать только за счет выплаты чрезвычайно низкой заработной платы. Чтобы сохранить конкурентоспособность, владельцы шахт решились на сокращение зарплаты на 13–48 % и на продление трудового дня. Для шахтеров речь шла теперь лишь о простом выживании, они выразили свое несогласие с этими условиями, и только финансовая поддержка правительства дала возможность на первых порах сдержать конфликт. Черчилль дал согласие на выплату этих денежных пособий, рассчитанных на двенадцать месяцев; в следующем, 1926 году борьба рабочих возобновилась с полной силой после того, как правительство приостановило дальнейшие выплаты и отказалось от участия в работе следственной комиссии от обоих партнеров. В течение одного месяца, с апреля по май 1926 года, эскалация конфликта горных рабочих продолжалась, она превратилась в самую крупную забастовку рабочих в истории Великобритании, активно поддержанную конгрессом тред-юнионов.

Всеобщая забастовка была Черчиллю очень кстати, он снова почувствовал себя в своей стихии. Не принимая во внимание всю полноту человеческого горя и отчаяния, послужившего поводом для этого конфликта, он увидел в нем только революционное посягательство на авторитет государства, на которое нужно было ответить с беспощадной жестокостью, а в случае необходимости — и с применением военных средств. Он воспринимал все это как военную операцию, целью которой было сокрушить «врага нации» и принудить его к безоговорочной капитуляции. Премьер-министр Болдуин, который в этом вопросе охотно уступил Черчиллю первенство, дал разрешение министру финансов на издание правительственной ежедневной газеты «Бритиш газетт», которая в течение всей забастовки стала практически единственной ведущей газетой страны. Последующие же гордые утверждения Черчилля о том, что появившаяся так внезапно газета, печатавшаяся на реквизированной бумаге, в течение восьми дней достигла тиража 2,2 миллиона экземпляров, были несколько преувеличенными. С точки зрения журналистики, эта операция представляла собой «подвиг» только в организационном и техническом отношениях. В качестве главного редактора Черчилль представлял собой полную противоположность тому моральному облику, который он сам утверждал. Этот не обремененный сомнениями подстрекательский листок еще много времени спустя ставился Черчиллю в вину как в лагере лейбористов, так и в профсоюзах, хотя в нем Черчилль оставался верен самому себе и следовал тому принципу, который он раньше применял по отношению к бурам, ирландцам и немцам: «Начинать переговоры только тогда, когда противник повержен». «Когда Уинстон наверху, — писал его друг Бивербрук в эти дни, — в нем появляется нечто, из чего делают тиранов». Как только бастующие капитулировали, Черчилль начал вырабатывать компромиссное соглашение, которое учитывало также интересы горняков. Владельцы шахт, однако, осенью 1926 года вынудили рабочих вернуться на своих собственных, гораздо худших условиях. Имя Черчилля осталось неразрывно связанным с этим поражением британского рабочего движения.