О дарвинизме - Илья Ильич Мечников
Вопрос о постепенности или внезапности изменений стоит несколько ближе к современной морфологии, и хотя она не в состоянии решить его вполне и определить роль каждого из двух моментов, тем не менее она обладает данными, могущими несколько осветить его. В этом отношении особенно замечательны открытия между группами естественного родства, которое никак не могло быть предсказано или предусмотрено наукой. Я приведу два наиболее выдающихся примера. С давних пор ученые старались отыскать морфологическую связь между позвоночными и беспозвоночными животными. С этой целью исследовали многих беспозвоночных, высказывали предположения о родстве насекомых, головоногих и некоторых червей с представителями высшего типа, но все было безуспешно. Наконец, профессор Ковалевский, исследуя историю развития одной из очень низко стоящих групп животного царства (так называемых асцидий, причислявшихся к низшим мягкотелым), родство которой с позвоночными никем не было и не могло быть предугадано, показал, что из всех беспозвоночных асцидии в личиночном состоянии имеют самое ближайшее сходство с позвоночными. Другой пример представляют нам так называемые иглокожие (морские ежи, звезды, кубышки, лилии). Родство их с типом червей было общепризнано и основывалось на фактах сходства червеобразных иглокожих с наиболее лучистыми червями, так что были сделаны даже попытки установить генеалогию первых от последних. Между тем совершенно неожиданно было сделано открытие, что одно существо, в высшей степени оригинальное и потому стоящее очень изолированно в типе червей, существо, почти ничего общего не имеющее с иглокожими, тем не менее связано с ними не только ближе всех остальных животных, но даже ближе, чем некоторые представители иглокожих связаны друг с другом. Очевидно, что в обоих примерах мы встречаемся с чрезвычайно крутыми и резкими генеалогическими поворотами, с такими случаями родства, где оно отделено друг от друга с первого взгляда непроходимой пропастью.
Заканчиваю очерк вопроса о происхождении видов. Я старался с возможною объективностью представить читателю исторический ход и современное состояние его и показать, что, несмотря на то, что за дело принялись самые способные и гениальные люди, научная разработка основных положений трансформизма еще только что начинается. При изложении почти каждого частного вопроса я должен был указывать на неполноту наших сведений, которая особенно чувствительна в деле таких основных пунктов, как, например, борьба за существование, естественный подбор и изменчивость. Науке трудно будет управиться с затруднениями и дать ответ на многие существенные вопросы, пока целое поколение ученых не примется дружно за разработку их. Одна из главных целей этого очерка и состояла именно в том, чтобы, указав на такие вопросы, сделать более доступной их научную разработку и чтобы вообще облегчить серьезное изучение «трансформизма».
ДАРВИНИЗМ И МЕДИЦИНА
Пятидесятилетие, протекшее с основания теории происхождения видов путем естественного подбора и совпавшее со столетием со времени рождения основателя ее, Дарвина, дает хороший повод к подведению итогов того, какие плоды дало проведение ее в науку и в жизнь.
И раньше Дарвина неоднократно высказывалась мысль, что виды животных и растений соединены преемственной связью, что предположение о внезапном их появлении на земле не выдерживает критики и что поэтому необходимо признать существование переходных ступеней между отдельными видами. Но никому не удалось пойти дальше общих мест в этой теории, и потому не удивительно, что она не могла проникнуть в сердце науки. Даже попытка Ламарка объяснить внутренний механизм превращения видов не много помогла в этом отношении, так как она заключала в себе явные натяжки. К тому же кидающаяся в глаза необыкновенная целесообразность в организации животных и растений, которую никак нельзя было объяснить с точки зрения положительного знания, поддерживала традиционное воззрение, видящее в образовании видов на земле проявление какой-то внешней метафизической силы.
При таких-то условиях появилась теория естественного подбора, высказанная одновременно Дарвином и Уоллесом, но особенно ясно и подробно развитая первым из них. Целесообразность организации, столь поражавшая умы, сводилась по этой теории к переживанию особей, приспособленных к данным условиям жизни. Существа, почему-нибудь лишенные такого приспособления, а таких нарождается на земле видимо-невидимо, оказавшись нежизнеспособными, умирают, оставляя место особям, более, чем они, приспособленным к окружающим условием. Эта столь простая мысль оказала магическое влияние на успешный ход знания, и, несмотря на то, что в теории Дарвина нашлось не мало пробелов, она сразу завоевала себе умы большинства ученых и мыслителей.
Скоро она настолько вошла в плоть и кровь положительной науки, что ею стали пользоваться как основанием для самых разнообразных и многочисленных теоретических и практических приложений. И на долю медицины выпало от этого не мало добра.
Постараемся привести в пользу этого некоторые частные примеры. В настоящую минуту и врачи и публика находятся под сильным впечатлением открытия франкфуртского ученого Эрлиха, который надеется выработать способ гораздо более успешного и быстрого излечения сифилиса, чем все те, которые практикуются доныне. Сифилис по справедливости считается одним из величайших бичей человечества, и поэтому все, что способно противодействовать ему, принимается как величайшее благо.
Для того чтобы установить пользу его нового средства, Эрлих, рядом опытов на животных, доказал несомненным образом его лечебное действие. С этой целью он привил им сифилитическую заразу, и, в то время, когда некоторых из них он стал лечить новым лекарством, он оставил других в качестве контрольных особей, или так называемых «свидетелей». Первые выздоровели очень скора, тогда как контрольные животные продолжали болеть еще долгое время.
Польза нового средства против сифилиса должна была быть доказана опытным путем, а этот путь имеет за ьобою целую историю. С очень давних пор ученые старались получить на животных заражение сифилисом. С этой целью были перепробованы всевозможные животные, не исключая лягушек и тритонов, но все напрасно. В числе прочих испытывались и обезьяны, но тоже безуспешно. Тем временем, под влиянием теории Дарвина, назрело убеждение о преемственности животных видов и о происхождении человека от человекообразных обезьян. Было поэтому совершенно естественно обратиться к этим последним с целью воспроизвести у них человеческие болезни, по отношению к которым все другие животные обнаружили невосприимчивость. В результате такого простого соображения сифилис был привит шимпанзе, оранг-утанам и гиббонам, причем он развился у них в форме, столь похожей на человеческий сифилис, что не могло оставаться более ни малейшего сомнения. Постепенно было доказано, что по виду ничтожные кожные изъязвления, которые и ранее получались на низших обезьянах (макаках, павианах и пр.) и даже на кроликах, тоже суть проявления сифилитической заразы. Оказалось, таким образом, возможным изучать сифилис опытным путем на обезьянах и кроликах, что и не замедлило принести плоды для
