Нина Соротокина - Фавориты Екатерины Великой

Во время пиршества Потёмкин сам стоял за креслом государыни и прислуживал ей, подчёркивая — он слуга императрицы на веки вечные, но это более походило на поминки по прошлому. У Платона Зубова было вдосталь времени, чтобы нашёптывать на ухо императрице любые байки о конкуренте, а именно так он относился к Потёмкину. Может быть, Цыганёнок и подвирал, сгущал краски, но из экзотических подвигов князя было легко выковать что угодно. А война продолжалась, надо было заключать мир с турками. Словом, приказ императрицы Потёмкину оставить столицу выглядел вполне естественным и обоснованным.

24 июля 1791 года Потёмкин направился в действующую армию. В дороге он почувствовал себя очень плохо. Для ухода за ним пригласили племянницу его Браницкую. 30 июля он с трудом добрался до Ясс. Всё это время он аккуратно писал письма императрице. Она плакала, читая их, и тут же строчила ответ, умоляя «поберечь себя». В конце августа вроде полегчало, но ненадолго. «Третий день продолжается у меня параксизм, — пишет он императрице. — Сил лишился и не знаю, когда будет конец». Врачи назвали его болезнь перемежающейся лихорадкой. Была высокая температура, полный упадок сил, иногда больной терял сознание и бредил. 4 октября Потёмкин продиктовал письмо Екатерине, сам писать он уже не мог: «Нет сил более переносить мои мучения. Одно спасение остаётся, и я велел себя везти в Николаев». Город Николаев он очень любил и считал «здоровым» местом. В этот же день Потёмкина перенесли в «постельную» коляску. Ехали медленно, но уже на следующий день князь вдруг приказал вынести его на воздух, «чтоб не дали ему в коляске жизнь кончить». Его вынесли, положили на землю. Здесь в степи Потёмкин и испустил дух.

Вместо Потёмкина вести переговоры с турками о мире в Новороссию прибыл Безбородко, он и сообщил некоторые подробности смерти светлейшего: от лекарств отказывался, окна раскрывал настежь, лил на голову холодную воду, дабы остудить. «По вскрытии тела его найдено необыкновенное разлитие жёлчи…» Наверное, сейчас врачи поставили бы другой диагноз. По свидетельству слуг, неуёмный Потёмкин, уже больной, съел за один присест целого гуся. Размашисто жил, размашисто умер.

Курьер донёс до дворца скорбную весть только 12 октября. Императрице стало так плохо, что врачи сделала ей кровопускание и уложили в постель. Она плакала, не переставая, почти неделю. Вот её письмо к Гримму: «Снова страшный удар разразился над моей головой. После обеда, часов в шесть, курьер привёз горестное известие, что мой выученик, мой друг, можно сказать, мой идол, князь Потёмкин-Таврический умер в Молдавии от болезни, продолжавшейся целый месяц. Вы не можете себе представить, как я огорчена.

Это был человек высокого ума, редкого разума и превосходного сердца. Цели его всегда были направлены к великому… Им никто не управлял, но сам он удивительно умел управлять другими. Одним словом, он был государственный человек: умел дать хороший совет, умел его и выполнить…»

Ещё она писала, что у Потёмкина были «смелый ум, смелая душа, смелое сердце». «По моему мнению, князь Потёмкин был великий человек, который не выполнил и половины того, что был в состоянии сделать… Теперь вся тяжесть правления лежит на мне».

Принц де Линь говорил о Потёмкине: «В этом характере есть гигантское, романтическое и варварское. И это правда. Его смерть оставила громадную пустоту в городе, и эта смерть была так же необходима, как его жизнь».

Недруги были рады, друзья скорбели. Державин написал стихи на смерть князя:

Чей труп, как на распутьи мгла,лежит на тёмном лоне ночи?Простое рубище — чресла,две ленты — покрывают очи;прижаты к хладной груди персты,уста безмолвствуют — отверсты!Чей одр — земля, кровь — воздух синь,Чертоги вкруг пустынны виды?Не ты ли, славы, счастья сын,Великолепный князь Тавриды…

Солдаты любили Потёмкина и скорбели о нём. Павел его ненавидел. Потёмкина похоронили в Херсоне, в склепе при церкви Святой Екатерины. Когда Павел взошёл на трон, он повелел «похоронить его без дальнейшей огласки в самом же том месте в особо вырытую яму, а погреб засыпать и сравнять землёй, как бы его никогда не было». Отношение к князю Таврическому потомков тоже очень разное. По-моему, если он заслуживает порицания, то незначительного, а если уважения, то большого.

И ещё несколько слов… 29 декабря 1791 года, то есть через два с половиной месяца после кончины Потёмкина, был заключён мир с турками. Русскую сторону представлял Безбородко. Был подтверждён Кучук-Кайнарджийский мир, признано присоединение Крыма, Россия приобрела территорию между Бугом и Днестром. И улыбнёмся напоследок: на этой земле был построен неподражаемый город Одесса.

Платон Александрович Зубов

(1767–1822)

Платон Зубов происходил из русского графского обедневшего рода. Отец его Александр Николаевич был женат на Елизавете Алексеевне Вороновой, от этого брака родилось семь детей, сыновья Николай, Дмитрий, Платон и Валериан и три дочери — Ольга, Екатерина и Анна. Отец Зубов до возвышения сыновей не играл видной роли при дворе. Где-то в провинции он подвизался в роли вице-губернатора, при этом управлял имениями князя Н.И. Салтыкова. После того как Платон попал «в случай», а за ним и младшенький Валериан приглянулся императрице, А.Н. Зубов получил пост обер-прокурора в первом департаменте Сената. Энциклопедия с некоторой брезгливостью сообщает, что на этом посту он прославился взяточничеством, превышающим всякие нормы. Сын его во всём покрывал, императрица всегда закрывала глаза на подобные вещи: мол, сам живи и другому дай. Хотя взятки на Руси вещь обычная, но прямо скажу, и на первый взгляд, и на второй Зубовы — крайне неприятная семейка.

По обычаю времени, в восьмилетнем возрасте Платон был записан сержантом в Семёновский полк. В 1788 году он в армии, в Финляндии, в 1789 году он уже в Петербурге произведён в секунд-майоры. Пристроил Платона Зубова на тёплое место князь Салтыков. Генерал-фельдмаршал Н.И. Салтыков, участник Семилетней войны и президент Военной коллегии, руководил также воспитанием великих князей Александра и Константина, а потому пользовался большим влиянием при дворе. Позднее Салтыков не раз пожалел о своей протекции. Когда Зубов расправил крылья, отнюдь не ангельские, он постарался вытеснить своего благодетеля со службы, чтобы получить чин генерал-фельдмаршала — это в двадцать с небольшим лет! Но разве такое можно было предугадать? На вид юноша пригожий, не глуп, очень вежлив и обходителен. Главным тогда казалось, и Салтыкову, и его окружению, спихнуть с трона ненавистного Потёмкина, а в таком «святом» деле все средства хороши.