Мераб Мамардашвили: топология мысли - Сергей Алевтинович Смирнов
«Прекрасные книги написаны на некоем подобии иностранного языка. Под каждым словом каждый из нас понимает свое или, по крайне мере, видит свое, что зачастую искажает смысл до его прямой противоположности. Но в прекрасных книгах прекрасно любое искажение смысла» [Пруст 2018: 208-209].
Здесь слышится тонкость, отмеченная Прустом и М. К., напрямую отражающаяся и на поэтике открытого произведения, и на способе нашего Пути.
Слова, произносимые героями, персонажами, даже слова от автора, то есть повествование, рассказ, или нарратив, ведут нас по повествовательному пути, в ходе которого разворачивается само содержание, вся линия сюжета, отдавая нас во власть времени, последовательности событий. А паузы между словами, контексты, воздух смысла скрыты не в последовательности сюжета, а в остановках, паузах, не в линейном разворачивании, а в ходе поперёк, на перекрёстке. М. Пруста интересует не последовательность сюжета, а то, что происходит поперёк, в остановках, в моментах спотыкания. И вообще, если что-то происходит, то оно потому и происходит, что расположено поперёк, встречается на пути, на перекрёстке.
«Если тебе дали линованную бумагу, пиши поперёк…»
Басё
Здесь заключена, замечает М. К., процедура, которую он называет остранением, заключающаяся в том, что мы обращаем внимание не на последовательность, а на то, что происходит вокруг, видя контекст, и видя то, что в обычной спешке и суете мы не видим. Мы остраняем то, что происходит [ПТП 2014: 556][129].
Остранение как отстранение позволяет преодолевать тот самый неизбежный нарциссизм при понимании себя, особенно в автобиографическом опыте. М. М. Бахтин полагал, что нарциссизм в автобиографическом опыте неизбежен и не преодолим, будучи включённым в сам опыт автобиографирования, в рамках которого человек так или иначе начинает себя подправлять, смягчать и приукрашивать. М. К. полагает, что с помощью включённого в произведение опыта остранения человек может преодолевать сосредоточенность на себе любимом, на том, что якобы у него есть богатый внутренний мир (уже есть!), который необходимо лелеять и который и есть предмет описания и изображения. А загадка заключается в том, что ничего внутри нашего брата, человека, нет, а всё есть снаружи. Есть только то, что на границе с иными мирами, вокруг тебя. В тебе есть только то, что связано и граничит с иными мирами.
Поэтому так называемая понимающая психология, уточняет М. К., призывающая понимать некий внутренний мир, вживаясь в него, попала в тупик. Она создала себе иллюзию, что якобы есть (уже есть!) некий внутренний богатый мир человека, в него надо вживаться. Это иллюзия, поскольку «вживаться не во что! [ПТП 2014: 557]. Понимающая психология распространила своё требование на всех индивидов: якобы, у каждого индивида есть уже по определению свой внутренний мир, в который и нужно вживаться. Но если у человека нет опыта испытания, то нет и мира, и не во что вживаться! Нет ничего в этом внутреннем мире, а есть одни лишь реакции на стимулы. Мы привыкли выдавать заранее авансом каждому человеку, что он богат, многогранен, что у него богатый внутренний мир и т. д., поддаёмся модному бихевиоризму американского разлива, согласно которому каждый индивид – личность, personality, то есть некая отдельная инстанция, главная частная собственность отдельного лица, она и призвана быть охраняема законом и она уже богата внутренним миром. А то, что эта персона жуёт резинку, заедает гамбургером, запевает кока колой и смотрит жвачку по ТВ, сидит в соцсетях и довольна жизнью – это нормально. Какой богатый внутренний мир!
Да, мы попадаем на скользкую тему, и вот мы уже в идеологии и становимся морализаторами. Не пойдём туда. Вернёмся к теме паузы и смысла, которые существуют как бы в разрезе, поперёк движению повествования. Здесь М. К. вспоминает Поля Валери, оппонента М. Пруста. П. Валери сознательно избегал читать М. Пруста, и не только потому, что не помнил своего детства, но и потому, что внутренне, полагает М. К., в нём, в М. Прусте, П. Валери видел самого себя, но того, которого он и боялся увидеть. П. Валери в М. Прусте видел того себя, который и воплотился. П. Валери прятал того себя в себе, а М. Пруст взял и показал его.
Но при анализе литературы П. Валери обнаруживает близость метода, который исповедовал и сам М. Пруст. Он полагал, что тайна работы поэта заключается в «алгебре актов», в чистой логике формы, которая скрыта за высказываниями: через организацию звука и смысла поэт оперирует алгеброй актов [ПТП 2014: 559].
Такая алгебра скрыта в срезе, в разрезе, в действии попрёк. У О. Мандельштама есть метафора этого среза – поперечная связка створок веера. Когда мы раскрываем веер, мы одновременно раскрываем его створки и связки этих створок. Так вот, акт поэзиса идёт не вдоль створок, а поперёк.
Рис. Принцип веера: действие поперёк
Это действие поперёк связано с основной темой автора. Он ведь пишет по сути одну книгу. Мы это уже отмечали. Например, Ф. М. Достоевский во всех романах обсуждает тему подпольного человека и борьбы с ним. Выяснение отношений со своим подпольем – это действие поперёк.
Но автор повторяет не просто тему, он держит «алгебру акта», держит свой стиль (см. выше – М. К. о теме – автор это стиль), то есть держит свою Тему, тему главного, основного, своего Произведения, своего Magnum Opus.
И опять М. К. ссылается на П. Валери, как на зеркальное отражение М. Пруста: «Психология подобна геометрии времени» [ПТП 2014: 561]. Слышится М. Пруст, хотя П. Валери избегал читать М. Пруста. Как В. Т. Шаламов, однажды отравившись графоманством А. И. Солженицына, избегал читать бесконечные стихи и романы псевдопророка. Хотя В. Т. Шаламов, конечно, не является зеркальным отражением А. И. Солженицына. Но важен феномен отталкивания. Так вот, М. К. повторяет, что М. Пруст сделал то, чего хотел сделать теоретически П. Валери: М. Пруст создал роман, в котором воплотилось время, психология времени. А П. Валери еще только мечтал об этом, о создании новой, формальной
