Федор Раззаков - Владимир Высоцкий. По лезвию бритвы

24 января 1977 года председатель КГБ Ю. Андропов подписал весьма интересный документ, в котором, в частности, говорилось: «По достоверным данным, полученным Комитетом государственной безопасности, в последнее время ЦРУ США на основе анализа и прогноза своих специалистов о дальнейших путях развития СССР разрабатывает планы по активизации враждебной деятельности, направленной на разложение советского общества и дезориентацию социалистической экономики. В этих целях американская разведка ставит задачу: осуществлять вербовку агентуры влияния из числа советских граждан, проводить их обучение и в дальнейшем продвигать в сферы управления политикой, экономикой и наукой Советского Союза.

При выработке указанных планов американская разведка исходит из того, что возрастающие контакты Советского Союза с Западом создают благоприятные предпосылки для их реализации в современных условиях.

По заявлению американских разведчиков, призванных непосредственно заниматься работой с такой агентурой из числа советских граждан, осуществляемые в настоящее время американскими спецслужбами программы будут способствовать качественным изменениям в различных сферах жизни нашего общества, прежде всего в экономике, и приведут в конечном счете к принятию Советским Союзом новых западных идеалов».

Появление подобного документа явилось естественной реакцией КГБ на ту разрядку международных отношений, что наступила между Востоком и Западом в начале 70-х. После подписания Хельсинкских соглашений в 1975 году контакты между Западом и Востоком расширились, а это прибавило дополнительных хлопот КГБ. Каждый мало-мальски интересный для КГБ контакт советских граждан с иностранцами должен был фиксироваться. Не избежал столь пристального внимания к себе и Владимир Высоцкий, который как магнит притягивал к себе разных людей как в Союзе, так и далеко за его пределами. Работу КГБ в этом направлении облегчала болезнь Высоцкого, к которой с этого года прибавилось и увлечение наркотиками. Те рейсы советских летчиков, которые привозили Высоцкому в Москву наркотики, спрятанные в бутылки и выдаваемые за облепиховое масло, наверняка были известны чекистам. Это был отличный компромат на Владимира Высоцкого, и при удобном случае он всегда мог послужить хорошим средством давления на него.

1978 год

Вступив в отчаянную гонку со смертью, Владимир Высоцкий прекрасно понимал, на чьей стороне в скором времени будет победа. Но не зная точно, когда наступит развязка, он теперь каждый из отпущенных ему судьбой дней проживал так, как будто это был последний день в его жизни.

Написанное им в один из дней 1978 года стихотворение «Упрямо я стремлюсь ко дну» со всей очевидностью указывает на внутреннее состояние Высоцкого:

Упрямо я стремлюсь ко дну —Дыханье рвется, давит уши…Зачем иду на глубину —Чем плохо было мне на суше?Там, на земле, — и стол, и дом,Там — я и пел, и надрывался.Я плавал все же — хоть с трудом,Но на поверхности держался.Линяют страсти под лунойВ обыденной воздушной жиже, —А я вплываю в мир иной:Тем невозвратнее — чем ниже.

Михаил Шемякин в своих воспоминаниях говорит о том же: «В последние два года Володя говорил о смерти постоянно. Он не хотел жить в эти последние два года. Я не знаю, какой он был в России, но во Франции Володя был очень плохой. Я просто уговаривал его не умирать…

У него было предчувствие смерти, депрессии бывали страшные. Володя ведь многого не говорил. А у него начиналось раздвоение личности… «Мишка, это страшная вещь, когда я иногда вижу себя самого в комнате!»

Мы с Володей поругались один только раз, когда он попросил у меня наркотик… «Ну у тебя столько знакомых врачей-коллекционеров…» Действительно, это так. Я мог бы достать хоть ящик — ничего не стоило. Предложил бы гравюру — домой бы принесли. Я говорю: «Володя, кто тебя посадил на иглу, вот у тех и проси! Можешь сейчас уйти, хлопнуть дверью — хоть навсегда! У меня не проси…»

Ему многое укорачивало жизнь, и сам себе он ее укорачивал.

Последний год он был раздираем какой-то необъяснимой тоской, которую не мог преодолеть. Казалось, что должно быть наоборот: выходили его пластинки, разрешались поездки за границу, не смолкали аплодисменты. А он отчаянно тосковал под солнцем Южной Америки, под серым парижским небом. Нигде он не находил себе места. И он начал сознательно убивать себя. Врачи обнаружили предынфарктное состояние, он изнурял себя непосильной, напряженной работой: театр, кино, концерты, новые поэмы, песни… И отравлял себя алкоголем. Он не реагировал на предупреждения врачей, ни на больницы, в которые его направляли в коматозном состоянии, ни на просьбы и уговоры жены и близких друзей…

И как ни странно для пьющего, он был одним-единственным из моих друзей (разумеется, не считая семьи), который оберегал меня от «зеленого змия». Помогал своим друзьям в Москве «зашиваться» (вшивать в тело противоалкогольные ампулы), зашивался сам. И снова работал и работал как безумный».

Имея вокруг себя несметное количество друзей, знакомых и поклонников, Высоцкий тем не менее был страшно одинок и непонимаем, и это одиночество, с которым раньше у него хватало сил бороться, теперь убивало его неумолимо и беспрепятственно. Да и друзья, окружавшие его в последние годы, оставляли желать лучшего. Об этой беде Владимира Высоцкого говорят теперь многие из тех, кто хорошо знал поэта.

А. Утевский: «В последние годы Володю окружали люди, которые мне откровенно не нравились. Мелкие люди, которые выжимали из него все, люди, которые, как мне кажется, его спаивали… И у меня на этой почве бывали с Володей конфликты. «Володя, ну с кем ты связался?.. Посмотри, кто рядом с тобой!» Он иногда прислушивался к моим словам, а чаще — нет. Поэтому последние годы мы стали встречаться реже».

О том же и слова коллеги В. Высоцкого по театру И. Дыховичного: «В последние годы появился такой человек, который пытался его облагодетельствовать. Это старый способ меценатов — заполучить человека в душевную долговую тюрьму. И получается, что с этим человеком ты вынужден общаться, вынужден приглашать его в гости… Меня отталкивал не сам человек — я его не знаю, — мне не нравилось, как он ведет себя в нашем городе, как он за известные блага приобретает знакомства и прочее. Я это не осуждаю, но мне это никогда не было близко. А Володя торопился жить. Тем более что этот человек был к нему расположен, действительно его любил. Но в последние годы вокруг Володи наслоилось огромное количество людей, от которых он в конце концов отказался. В конечном счете это окружение и сократило ему жизнь».