Виктор Баранов - Мы из СМЕРШа. «Смерть шпионам!»
И когда эти двое, на вид очень обходительные и культурные, представились Кузакову сотрудниками Особого отдела армии и сказали, что вынуждены пригласить его на беседу, у него подкосились ноги и в груди что-то ёкнуло. Майор, который был помоложе, вежливо, но настойчиво задавал вопросы, а Кузаков, поглощенный страхом, не думая что-либо скрывать, без утайки, подробно рассказал, как он познакомил Бондарева с главпуровским документом, но сейчас понимает, что допустил ошибку. И майор Ковалев сразу же выложил свой главный обвинительный козырь: на каком основании начподив способствовал майору Бондареву в использовании спецсвязи и знал ли он, с какой целью тот обращается к полковнику Туманову? Кузаков тоскливо, с досадой посмотрел на Бондарева и промолчал. Ковалев же, не давая времени на обдумывание, пригрозил, что, если начподив не желает об этом говорить здесь, об этом будет доложено Члену Военного Совета армии. Это сломило Кузакова, и, упав на колени, он стал умолять не ставить генерала в известность о его досадной оплошности. И тут же, с сердечной откровенностью он обвинил Бондарева в том, что тот обманул и воспользовался его доверчивостью. Алексей Михайлович, в свою очередь, не остался в долгу: откровенно выложил, что все факты на Сазонова обсуждались им с Кузаковым и что тот был не только полностью согласен, но даже одобрял и советовал доложить Туманову. Кузаков стал возражать, а Бондарев, распаляясь от гнева и чувствуя, что терять ему нечего, выложил все, что знал о начподиве. Перепалка могла бы перейти и в потасовку, но Ковалев пользуясь правом дознавателя, строго отчитал Бондарева, указав ему на недопустимость сбора компромата на своего же начальника. Крепко досталось и Кузакову. Ковалев с юридическим обоснованием разложил вину Кузакова в пособничестве и клевете на офицера – руководителя «Смерша» дивизии и к тому же отметил, что именно он, как руководящее лицо политорганов дивизии, должен был убедить и остановить Бондарева в подготовке необоснованных действий!
Презирая друг друга, они сидели молча, пока Ковалев по всем правилам устраивал порку им – вчерашним сотоварищам по невоплотившемуся замыслу! Они вышли из блиндажа, проклиная в душе тот день и час, когда познакомились и вступили в союз с сомнительными целями!
* * *Через несколько дней после отъезда проверяющих поступил долгожданный приказ о присвоении Сазонову звания майора. Событие это отметили, как полагается. Поздравляли многие: полковник Лепин подарил шитые золотом погоны; Бондарев тоже поздравил, но тут же вскользь заметил, что ему майорское звание было присвоено почти год назад.
После истории с доносом, когда он был подвергнут экзекуции в узком кругу, среди своих особистов, Бондарев всех сторонился и, приходя на доклад к Дмитрию Васильевичу, избегал смотреть ему в глаза. Хотя тот великодушно простил его и без всякого пристрастия разговаривал с ним, как будто ничего не произошло. А вот начштаба Лепин, узнав, какая выволочка была устроена двум майорам, посмеялся и процитировал отрывок из крыловской басни – о непостоянстве дружбы двух барбосов.
С весенним теплом мартовских дней на Западный фронт из Москвы пришли известия о выселении чеченцев, ингушей, черкесов, балкарцев, калмыков со своей территории. Говорили, что эти народы не оправдали доверие партии и правительства, и поэтому их выслали в Казахстан.
Всех начальников Особых отделов неожиданно вызвали во фронтовое управление «Смерш». На совещании при гробовом молчании был зачитан закрытый Указ Верховного Совета, где говорилось о ликвидации автономий и выселении коренных народов, их населяющих. Присланный Абакумовым генерал огласил приказ по «Смершу», где Особым отделам предписывалось в десятидневный срок выявить в воинских частях военнослужащих и вольнонаемных лиц соответствующих национальностей и препроводить их к месту сбора для отправки в места высылки их соотечественников. Известный среди особистов балагур и острослов подполковник Кружилин спросил:
– Товарищ генерал, я до войны служил в Северокавказском округе. Интересуюсь, каким образом удалось выселить горцев – там же труднодоступные места?!
Московский генерал, рисуясь, сделал долгую паузу и с чувством особой важности стал рассказывать, что эта уникальная оперативно-войсковая операция готовилась в строгой секретности. В ней участвовали пограничные, внутренние войска и оперативный состав НКВД и Особых отделов. Этой акцией непосредственно руководили известные в НКВД генералы Серов и Кобулов. Общее руководство ее подготовкой и проведением осуществлял нарком Берия. Потом генерал радостным голосом сообщил, сколько было автомашин и вагонов, подготовленных для вывоза людей. И еще с увлечением рассказал, какие тактические приемы были использованы при подготовке выселения. Так, прибытие войск в Чечню и Ингушетию было «легендировано» под маневры Северо-Кавказского военного округа. Для этого воинские части были расквартированы даже в дальних аулах. Везде наладили и исправили действующую в районных центрах радиотрансляцию и заготовили тексты обращения к населению на местных языках, наметили дикторов из числа парткомсомольского состава. Мужчин и подростков, чтобы сразу конвоировать из одного места, было решено собрать в местных клубах на торжественные собрания в связи с годовщиной Красной Армии. Перечисленные мероприятия по выселению, как сказал генерал, подготовленные в короткий срок и тщательно спланированные, позволили без единого выстрела выполнить сложную задачу, поставленную партией и правительством, которые высоко оценили оперативное мастерство участников операции и представили их к наградам[45].
К московскому генералу обратился начальник Особого отдела кавалерийской бригады. Он спрашивал, как ему поступить, если у него служит зам. комбрига по тылу, подполковник-ингуш, имеющий пять орденов, из них три – Красного Знамени! Генерал, не дав закончить лестную характеристику офицера, весь напыжился и бесстрастным тоном, как будто речь шла о лошади, которую нужно списать по старости, сказал:
– Приказ нужно выполнять безоговорочно, без всяких исключений на звание и награды...
Если бы генерал знал, что ингуш Алиханов еще юношей служил в германскую у своего дяди вестовым в конной дивизии, потом перешел к красным, мотался по всем фронтам гражданской войны, командовал эскадроном, полком и закончил войну в Туркестане! Он был любимцем бригады. Никто так не любил лошадей, как он! В своей неизменной черной бурке, со своим ординарцем рыскал день и ночь, добывая провиант для бригады. Гораздо позже Сазонов узнает о судьбе лихого конника: его миновали клинок и пуля в гражданской, но закрытый Указ сразил наповал! Надев все награды под бурку, он в сопровождении особиста прибыл на сборный пункт. Когда начальник конвоя, лейтенант НКВД, из бывших сверхсрочников, увидев Алиханова с орденами во всю грудь, приказал снять награды, старый кавалерист отказался выполнить приказ. Двое охранников избили его и бросили в теплушку. До места ссылки земляков он не доехал – в ту же ночь куском колючей проволоки гордый горец вскрыл себе вены и умер, не перенеся стыда и позора.