Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие - Лев Самуилович Клейн
Раздражение царя понятно: всё это время Маклай боролся за признание Берега Маклая независимым, против аннексии его Бисмарком, против захвата Новой Гвинеи Австралией, требовал вмешательства Англии, просил царя и его министра иностранных дел объявить протекторат над независимым Берегом Маклая. Эти акции не вязались с царской дипломатией того времени, Новая Гвинея была слишком далека и с российскими интересами, по разумению царя, не связана.
Тогда в 1886 г. Маклай обратился к российской общественности через газеты с призывом добровольцев стать колонистами на одном из островков Меланезии, где организовать русскую общину — работать сообща и сообща владеть землей. Склонных к алкогольным возлияниям просил ни в коем случае не беспокоиться.
Неожиданно этот пуританский запрет вызвал раздражение великого русского композитора П. И. Чайковского. В своих дневниках он записал:
«…я, т. е. больной, преисполненный неврозов человек, — положительно не могу обойтись без яда алкоголя, против которого восстает г. Миклуха- Маклай. Человек, обладающий столь странной фамилией (намек на нерусское происхождение. — Л. К.), весьма счастлив, что не знает прелестей водки и других алкоголических напитков. Но как несправедливо судить по себе — о других и запрещать то, чего сам не любишь. Ну, вот я, например, каждый вечер бываю пьян и не могу без этого. Как же мне сделать, чтобы попасть в число колонистов Маклая, если б я того добивался?… А впрочем… Еще не такое, ни с чем не сравнимое бедствие — быть непринятым в число его колонистов!!!» (ЧД: 211).
Консервативно настроенного Чайковского не привлекла перспектива жить и работать в заморской общине, да еще с такими строгими правилами. Не все были столь индивидуалистичны. Откликнулось 160 человек. Эта социалистическая утопия напугала царя. Он создал комитет по рассмотрению проекта, и комитет единогласно высказался против проекта. Царь наложил резолюцию: «Считать это дело окончательно конченным; Миклухо-Маклаю отказать».
Между тем Маклай угасал. Болезни сломили этого 42-летнего человека. 15 апреля 1888 г. в Медико-Хирургической Академии, в клинике С. П. Боткина, он умер от рака мозга — в один год с Пржевальским.
При жизни он не раз писал завещания, готовясь умереть от тяжелых болезней. Написал их примерно 50. Но в последний раз не поверил, что это последний — как же, не раз уходил от смерти. И нового завещания не оставил. Успел только, поняв, что умирает, устно напомнить жене: сжечь бумаги в большой корзине. Это было очень важно для умирающего.
7. Рабочие гипотезы
Вот теперь можно построить ряд гипотез о причинах этого странного завещания.
Что ж, у русского за границей, предпринимавшего дипломатические действия, могли быть секретные записи. Притязания на независимость неких территорий, сопротивление аннексии, хлопоты о протекторате, обвинения некоторых стран в работорговле — всё это обычно готовилось в секрете. Но эта секретность исчезала с публикацией документов. И эти записи не имело смысла скрывать от российских ученых издателей.
Может быть, Миклухо-Маклай пестовал революционные идеи, которые стоило держать в тайне и от российских издателей? Как мы видели, в молодости он был под арестом, сидел в Петропавловке, был исключен из гимназии и университета, явно испытывал симпатии к польским повстанцам, почитал Чернышевского, собирался помочь ему деньгами. Но то в молодости. А в путешествиях к папуасам — что могло бы возродить революционные идеи? Позже он узнал, что его младший брат оказался в близкой дружбе с убийцами царя Александра II и что он хотел быть среди них. Но Маклай не знал об этом в экспедициях. Наконец, социалистический душок в его последнем проекте русской общины на меланезийском острове? Но ведь не скрывал он своего проекта. Публиковал в газетах.
По мнению некоторых биографов, всё дело в том, что Миклухо-Маклай в заботах о туземном населении исследуемых территорий стремился всячески затемнить конкретные указания в своих записях, чтобы затруднить колонизаторам доступ вглубь этих земель. Чтобы они не могли использовать его записи как путеводитель. Сам Маклай так объяснял Русскому географическому обществу свой отъезд из Сингапура:
«Путешествие на Малаккском полуострове дало мне значительный запас сведений, важных для верного понимания политического положения стран малайских радий. Все пункты, как то: знание сообщений между странами, образ путешествия, степень населенности, характер малайского населения, отношение радий между собою и к своим подданным и т. п., — могли иметь для англичан в то время (перед началом последней экспедиции в Перак) немалое значение. Но вторжение белых в страны цветных рас, вмешательство их в дела туземцев, наконец, или порабощение, или истребление последних находятся в совершенном противоречии с моими убеждениями, и я не мог ни в каком случае, хотя и был в состоянии, быть полезным англичанам против туземцев… Я почел бы сообщения моих наблюдений, даже под покровом научной пользы, положительно делом нечестным. Малайцы, доверявшие мне, имели бы совершенное право назвать такой поступок шпионским. Поэтому не ожидайте найти в моих сообщениях об этом путешествии что-либо касающееся теперешнего status quo, социального или политического, Малайского полуострова» (цит. по: Путилов 1985: 74).
И Путилов резюмирует: «Нередко он не публиковал свои работы, опасаясь, что они косвенно могут содействовать колонизаторам: пусть даже наука потерпит временный ущерб, лучше промолчать, чем дать сведения «белым» «(Путилов 1985: 74).
Но, во-первых, все записи Миклухо-Маклая носят характер географических и этнографических описаний, и если уж быть последовательным, то надо было ликвидировать всё, что он написал, все дневники. А во-вторых, по завещанию рукописи и дневники доставались не западным колонизаторам, а российским ученым; до публикации этих материалов должно было пройти немало времени, а к тому же можно было бы ввести в завещание специальный пункт об ограничениях на данную информацию.
Нет, тут было что-то очень личное, что жене было недоступно в силу ее незнания русского языка и что Миклухо-Маклай желал скрыть от всех. Здесь имелись в виду записи, дорогие и памятные ему самому при жизни — он их бережно хранил, не уничтожал, — а после его смерти они не должны были достаться никому. Некие тайны, которые он хотел унести в могилу. И это было столь важно, что для того, чтобы обеспечить ликвидацию этих тайн, стоило пожертвовать
