Борис Григорьев - Бестужев-Рюмин. Великий канцлер России

Волей Елизаветы Петровны предложение канцлера было удовлетворено. Но её волей и Коллегией иностранных дел управлял теперь её фаворит граф Иван Шувалов. С ним вместе ведущие позиции при дворе и в правительстве заняли брат Пётр Иванович Шувалов и другие члены этой семьи. М.И. Воронцов, сблизившись с Шуваловыми, со своей стороны имел все шансы занять место канцлера. Вступление в борьбу на стороне врагов старшего брата Михаила ещё больше осложнило положение Алексея Петровича при дворе и знаменовало постепенную утрату им позиций. Он уже не мог по своему усмотрению не только назначить посла, но и перевести из одной миссии в другую какого-нибудь секретаря. Посланника в Варшаве Гросса, сторонника системы Бестужева, отозвали, и Воронцов назначил на его место своего протеже поляка (!) Ржичевского, на что последовал горький комментарий канцлера: «…Паписту против папистов действовать невозможно по русской поговорке: ворон ворону глаз не выклюет, но решение сего дела от меня не зависит». Ни одно из предписаний Бестужева сотрудниками КИД просто не выполнялось. Если прежде канцлер игнорировал КИД, то теперь КИД по закону мести игнорировала канцлера.

Первое собрание Конференции[85], совещательного органа, созданного по инициативе Бестужева, с участием императрицы состоялось 14 марта 1756 года, а через две недели Конференция выработала программу, нацеленную на достижение соглашения с Веной о военном взаимодействии против Пруссии и учитывавшую состояние войны между Англией и Францией. Предполагалось теперь сблизиться с Францией и вместе с Австрией и Польшей начать наступление на Пруссию. Обширная программа предусматривала возвращение Силезии австрийцам, союз против Турции, нейтрализацию Швеции, присоединение части Пруссии к Польше, Курляндии — к России, а также исправление польско-русской границы.

Великий князь Пётр Фёдорович оказался в Конференции частичным союзником канцлера, поскольку он был настроен в пользу Пруссии и категорически против сближения с Францией. Когда граф Александр Шувалов принёс к наследнику протокол Конференции с решением обменяться послами с Францией, тот решительно отказался его подписать. Тогда с протоколом к великому князю послали С.Ф. Апраксина, друга Бестужева и ладившего и с Шуваловыми, и с «молодым» двором. Но Пётр отказал и Апраксину. Правда, он позже сломался и протокол всё-таки подписал. После этого английский посланник Уильяме окончательно признал своё поражение и решил уехать из России.

Но личные надежды канцлера на Конференцию не оправдались: его слово на заседаниях Конференции уже мало что значило, и он ничего не мог противопоставить стремлению партии Шуваловых — Воронцовых сближаться с Парижем.

Даже голштинский «чёртушка» не был в состоянии помешать линии Воронцовых — Шуваловых. Впрочем, как утверждает Фавье, канцлер сам в своё время сильно постарался дискредитировать Петра Фёдоровича в глазах Елизаветы Петровны. Как бы то ни было, в марте 1756 года Бестужев узнал, что без его ведома начались переговоры между Австрией и Францией. В беседе с посланником Австрии Эстергази[86] Бестужеву оставалось выразить надежду, что Вена не станет «односторонне приступать к делу», то есть игнорировать интересы России, но к этому замечанию уже вряд ли кто прислушивался.

Французы, почуяв в российской внешней политике смену обстановки, предприняли целую серию разведывательных экспедиций в Россию: шотландец Александр Питер Маккензи Дуглас (был в России дважды), Мейссонье де Валькруассана (зима 1756 года) и скандально известный кавалер д'Эон де Бомон. Окончательный прорыв в своих отношениях с Россией Версаль накануне Семилетней войны совершил в результате миссий шотландца кавалера Дугласа, тайно отправленного в Петербург принцем Конти с рекогносцировочным заданием.

Дуглас появился в русской столице в октябре 1755 года, имея рекомендательное письмо к шведскому посланнику графу Поссе. Но Поссе не имел никаких инструкций в отношении этого французского «туриста» и запросил Стокгольм. Маркиз д'Авренкур, французский посланник в Швеции, естественно, не проинформированный Конти о цели приезда Дугласа в Россию, ответил Поссе, что Дуглас — скорее всего авантюрист (что, впрочем, соответствовало действительности), подосланный внушать русским зловредную мысль о том, что Людовик XV ведёт переговоры с Россией за спиной Швеции.

Английский посланник Уильяме в депеше от 7 октября 1755 года писал в Лондон: «Когда приехал сюда какой-то господин Дуглас из Парижа, то одержимый подозрительностью австрийский посланник спросил его, чего тот хочет в России. И тот отвечал: я приехал по совету врачей, чтоб пользоваться благодеяниями холодного климата». Легенда французского разведчика, как мы бы сказали сейчас, была «липовая», но английский посланник, к несчастью, не был одержим подозрительностью и важный для интересов Англии визит пропустил.

Результаты первой поездки Дугласа оказались многообещающими — его при посредничестве И. Мишеля де Руана, русского купца с французскими корнями, принял вице-канцлер Воронцов. Правда, поскольку никаких «верительных грамот» Дуглас при себе не имел, а только одни устные заверения в том, что он являлся эмиссаром принца Конти, то Воронцов его отпустил с миром, но дал понять о заинтересованности Петербурга в восстановлении с Версалем отношений. Так что в апреле 1756 года Дугласа послали в Россию во второй раз — теперь уже, по всей видимости, для того, чтобы воспользоваться «благодеяниями» сырой петербургской весны.

Когда Дуглас в апреле появился в столице Российской империи, второй французский кавалер, М. де Валькруассан, в это время уже два месяца сидел в Шлиссельбургской крепости. В феврале 1756 года он по подозрению в шпионаже был арестован в Риге, имея при себе письмо государственного секретаря Рулье к фавориту Елизаветы графу И.И. Шувалову. Арестованного доставили в Петербург и представили братьям Петру и Ивану Шуваловым на допрос. Арестованный сообщил братьям Шуваловым примерно то же самое, что и Дуглас Воронцову, но после консультации братьев с Воронцовым всё равно был посажен в тюрьму. Им показалось, что кавалер слишком много врал. Письмо Рулье фаворит Елизаветы Петровны на всякий случай сжёг. В конце года кавалера, правда, с Богом отпустили домой. Кто стоял за Рулье — король со своим «секретным кабинетом» или фрондирующий с ним принц Конти, — до сих пор неясно.

10 апреля 1756 года в девятом часу вечера Михаил Илларионович получил от Дугласа извещение о том, что находится в Петербурге и желает немедленно увидеться с ним. Вице-канцлер встретил шотландца благосклонно, поскольку тот на сей раз предъявил письмо от госсекретаря Рулье. В письме Дуглас был назван «библиотекарем», установление отношений с Россией — «образцами бургундского вина», так что Воронцову все эти меры конспирации сначала не понравились (но как бы они порадовали Алексея Петровича Бестужева-Рюмина!), и он снова заподозрил неладное. Вице-канцлеру явно чудились повсюду «злокозненные происки» Бестужева! Но у Дугласа была для Воронцова вторая записка, в которой он утверждал, что послан в Россию самим королём для установления дипломатических отношений с Елизаветой Петровной. Тогда Воронцов обещал доложить обо всём императрице, и дело завертелось.