Джерри Лендей - Иисус Навин. Давид

У Авессалома была никудышняя армия — сбор коленных ополчений и необученных добровольцев, да еще некоторое количество профессиональных воинов, приведенных Амассией. И хотя все они терпеть не могли Давида, но шансов одолеть отборное царское войско у них практически не было. Преданные Давиду воины были опытными, проверенными в деле профессионалами и, сразу же захватив инициативу, они не упустили ее до конца. Бойня в тот день в лесу Ефремовом была ужасная. Убиты были тысячи. Те же из войска Авессалома, кто уцелел, просто растворились в горах и вернулись по домам.

Авессалом пытался бежать с поля битвы на муле, намереваясь пробраться обратно в Гессур, где он нашел бы убежище. Но его перехватил военный дозор. Послали нарочного, чтобы сообщить об этом Иоаву и получить дальнейшие распоряжения. Иоав удивленно спросил, почему сразу же не убили его. Ему напомнили о приказе Давида сберечь ему сына. Но в тот день Иоава не удержало ни слово царя, ни его отцовские чувства. Авессалом представлял серьезную угрозу для государства, и не было необходимости рассматривать проблему дальше. Иоава с его приближенными подвели к месту, где пленили Авессалома. Не тратя времени на околичности, Иоав сказал ему:

— Нечего мне медлить с тобою, — и вонзил в сердце Авессалома три стрелы, а его оруженосцы поразили и умертвили его.

Смерть Авессалома была удивительно похожа на Амнонову, подстроенную им примерно восемью годами раньше.

Царь сидел на мощеной площади между двумя воротами в Маханаиме, на другом берегу Иордана, и ждал вести об исходе битвы. Дозорный, наблюдающий с башни, увидел вестников, мчащихся во весь опор к городу. Но когда они сообщили Давиду весть о великой победе, он не поддался радости.

— Благополучен ли отрок Авессалом? — спросил он.

И когда ему сказали правду, Давид рухнул на каменную скамью и горько заплакал, не обращая внимания на присутствующих. И они слышали, как он без конца повторял в своем горе:

— Сын мой Авессалом! Сын мой, сын мой Авессалом! О, кто дал бы мне умереть вместо тебя, Авессалом, сын мой, сын мой!

Иоав отправился в Маханаим со своими людьми, ожидая и похвалы от царя, и награды из царского кошелька. Но торжество Иоава сменилось тревогой, когда он узнал, что царь не ликует, а рыдает. Трудно вообразить смятение, охватившее Иоава. Конечно, он отличался чисто воинским образом мыслей — важна была только победа, все остальное не имело значения. Возможно, он все же чувствовал себя виноватым, поскольку не послушался царя; не исключено, что он испытывал в этот момент страх. Но скорее всего, Иоаву претили слезливые пени потерявшего зубы льва. А кроме того, как военачальник он понимал, что стенания царя деморализуют войско, которое ради него рисковало жизнью и за свои жертвы получает похлебку из царских слез.

Иоав набросился на Давида, как фурия:

— Ты в стыд привел сегодня всех слуг твоих, спасших ныне жизнь твою, и жизнь сыновей и дочерей твоих, и жизнь жен и жизнь наложниц твоих; ты любишь ненавидящих тебя и ненавидишь любящих тебя; ибо ты показал сегодня, что ничто для тебя и вожди и слуги; сегодня я узнал, что если бы Авессалом остался жив, а мы все умерли, то тебе было бы приятнее. Итак, встань, выйди и поговори к сердцу рабов твоих, ибо клянусь Господом, что если ты не выйдешь, в эту ночь не останется у тебя ни одного человека; и это будет для тебя хуже всех бедствий, какие находили на тебя от юности твоей доныне[26].

То, что такие слова сказаны были давним и верным союзником, потрясло Давида. Но Иоав зверски убил его сына, пусть и мятежника, вопреки царскому распоряжению. В том, что сказал Иоав о войсках, была правда, но она не смягчила его обидных слов. Давид через силу справился со своими чувствами, подавил свое горе и гнев и позволил отвести себя обратно к городским воротам, чтобы воздать должное своим измученным войскам. Но Иоава, даже после их сорокалетнего сотрудничества, Давид не простит никогда.

Он предпочел на некоторое время остаться в Маханаиме. Трудности подавления бунта и трагическая гибель Авессалома основательно опустошили его. Ему необходимо было отдохнуть, зализать раны.

Народу следовало дать время для примирения. И Давид должен был обрести мир в себе самом, прежде чем заключать мир с другими. В это мрачное и полное раздумий время в Маханаиме Давид, быть может, заставил себя понять, что сам он был порядком виновен в том, что довел своего сына до мятежа, что сам он фактически сеял семена восстания и способствовал их укоренению.

Рачительно врачуя раны народные, царь стал проводить расчетливую политику терпимости и умиротворения. Пока что он не прибегнет к мести, хотя старику страсть как хотелось свести счеты с такими, как Семей и Мемфивосфей. Но он отлично понимал, что сведение старых счетов неизбежно породит новые. Сейчас требовалось единство; месть — это прихоть, которую он сегодня не может себе позволить.

Но великодушие не исключает твердости. Прежде чем он снова возложит на себя бремя своих обязанностей в Иерусалиме, Давид хочет дождаться знаков поддержки от раскаивающейся нации, а главное, доказательства верности со стороны заблудших колен.

Вероятно, самое глубокое разочарование принесло Давиду его собственное колено Иуды. Ведь именно оно взлелеяло его и вознесло его на трон всего Израиля, а потом покинуло его ради пустопорожних посулов Авессалома. Делегации одна за другой прибывали в Маханаим, чтобы выказать свое почтение, засвидетельствовать покорность и умолять царя вернуться в Иерусалим. Но из Иуды не было никого. Зато Давиду сообщили, что Ахитофел, считавший себя опозоренным, покончил самоубийством в Гило. Но царю сейчас не нужны были козлы отпущения. Он искал согласия, а также личного примирения с Иудой. Он не мог и не хотел возвращаться в Иерусалим без одобрения своего колена.

Конечно, были задеты его личная честь и гордость. Но было и нечто большее. Колено Иуды составляло почти половину всего южного Израиля. Без него израильский союз был бы всего лишь фикцией. То ли старейшины Иуды были слишком горды, то ли страшились Давидова гнева, чтобы просить прощения? Го ли они все еще надеялись заполучить какую-нибудь скромную политическую выгоду на обломках восстания Авессалома?

Нам ничего толком не известно. Но есть свидетельства, что Давид шел на крайние меры, чтобы так или иначе добиться возвращения Иуды. Он отправил чрезвычайных послов высокого ранга, священников Авиафара и Садока в Хеврон, дабы передать его личную просьбу:

— Зачем хотите вы быть последними, чтобы возвратить царя в дом его? Не вы ли мне родные, кость моя и плоть моя; почему же теперь вы медлите возвратить царя?