Ольга Грейгъ - Здравствуй, Сталин! Эпоха красного вождя

Возможно, начавшаяся война для кого-то была трагедией, мне она тоже особой радости не принесла, хотя, если выбирать между большевизмом и фашизмом, то я выбрал бы Господа и графа Андрея Шептицкого, ставшего впоследствии руководителем Греко-католической церкви. Его резиденция находилась в церкви святого Юры. Я буквально с малых лет был одним из тех, кто постоянно посещал церковь, закончил гимназию, затем Краковский университет. По окончании его стал личным библиотекарем у графа. Вскоре он меня привел к мысли о том, что это не соответствует моим знаниям и рекомендовал заняться более серьезными делами. Так я стал его личным агентом, а свободное владение немецким и французским языками, а также мое происхождение и воспитание позволяло мне проникнуть в ряд салонов Европы. Где я, в частности, познакомился с одним из деятелей Западной Украины Евгеном Коновальцем. Который, как я выяснил, был тесно связан с разведкой адмирала Канариса, а с началом войны продолжал сотрудничать также с 6-м управлением РСХА бригаденфюрером СС Шелленбергом.

Мне также стало известно и то, что предшественник Шелленберга является агентом разведки большевиков. Он исчез из 6-го управления где-то 23 или 24 июня 1941 года. Это был оберфюрер СС Йост. Мне также известно было о том, что Евген Коновалец еще с середины 20-х гг. считал необходимым создать в Крыму противостояние между русскими и греками – с одной стороны и между евреями и украинцами – с другой стороны. С этой целью Коновалец предложил активизировать деятельность западных агентур в советском Киеве с целью, чтобы Москва разрешила переселение жителей Кировоградской области в Крым. А еврейские диаспоры, живущие в России и на Украине, со своей стороны, должны добиваться у советского правительства, что им незаконно выделили земли в Хабаровском крае (где Еврейская автономная обл.) и что им нужен более благодатный климат, близкий к тому, как на их исторической родине. И таким местом, по их мнению, является Крым.

Интересы советских евреев в этом направлении в канун войны отстаивали член Политбюро ВКП(б) Лазарь Моисеевич Каганович, командарм 2-го ранга, а впоследствии генерал-полковник Штерн; еще ранее – эти вопросы начали лоббировать командарм 2-го ранга Фельдман, ученые из Академии Наук Коган и Дубинский; буквально в канун войны – весной 1941 года свою деятельность начала активизировать в отношении переселения евреев в Крым нарком легкой промышленности СССР, кандидат в члены ЦК ВКП(б) Полина Жемчужина (Перл Семеновна Карповская), жена члена политбюро ЦК ВКП(б), бывшего в то время главой Советского правительства Вячеслава Михайловича Молотова. И многие другие подобные им деятели.

Сталин, благодаря деятельности своих спецслужб, – не побоюсь сказать этих слов, – выявил и обезвредил подобных деятелей со стороны некоторых западных кругов.

И если наказание за шпионскую деятельность в 30-е годы стало трафаретным для всех, кого арестовывали, то в этом ничего удивительного нет. Ведь страна была расколота на два лагеря: тех, кого сажали и тех, кто сажал. О себе я так не могу сказать, потому что при выполнении одной из операций незадолго до кончины графа Шептицкого (он умер во Львове в 1944 г.), я прокололся и был схвачен своими оппонентами, которые сдали меня советскому СМЕРШу. Поступили они так по причине того, что большевистская армия уже была на пороге Европы и война завершалась. Так я и получил «свои» 25 лет.

Так вот, те материалы, которые мне удалось приобрести, говорили о том, что Крым если не в 30-е годы, то в ближайшие 10–20 лет станет разменной картой с единственной целью – посеять вражду между двумя славянскими народами: русским и украинским. Я думаю, что это очень близко к истине. Но пока был жив Сталин, это было сделать чрезвычайно сложно. Поэтому его смерть была очень хорошо воспринята в эмигрантских, антисоветских и других славянских центрах в Европе, которые частично содержались на деньги бывшей царской России, а частично – на деньги заокеанских друзей.

За время, когда я находился в советских лагерях, я узнал, как никогда, советских людей. Среди нас сидели и наши западенцы, и бессарабы, и поляки, и раскулаченные из русских, бывшие полицаи, а также было несколько бывших хозяйственных работников-евреев. И я увидел с другой стороны настоящих советских людей. Вот говорят: у медали две стороны, лицевая и оборотная. Но это ерунда. У медали есть не только ребро, или как еще говорят, реторта. Но, возможно, есть и третья, и четвертая. Это надо ощутить. Все стороны человека можно ощутить когда человек этот находится в экстремальных условиях. Там открывается его истинное лицо. Людей можно узнать в последние 2–3 минуты в падающем самолете, в корпусе затонувшей подлодки и в тюрьме. К счастью, в последнем случае есть шанс выжить… я выжил. Вот ты крымчанин, тебе и скажу: Крым продали еще в 20-е годы с целью раскола отношений между людьми. И в тюрьме я об этом наслышался больше, чем на воле.

Я не знаю, сколько мне осталось, но знаю одно: Советский Союз рухнет, Россия потеряет Крым, потому что он в составе Украины и выгодно это прежде всего западенцам… Выгодно это кому-то и в Москве. Крымом будут торговать всегда. Но я не думаю, что Крым – это единственное место, из-за которого люди себе глотки перегрызут. Все теплые места дороги людям и они будут грызться. А кто-то будет этим пользоваться, используя политику, разведку, армию. А это – новая война…»

Этот разговор состоялся в прекрасном европейском городе Львове, мы шли по короткой тенистой улочке, имевшей название Мучная. Владимир Николаевич рассказал, что в конце XIX века здесь жили пекари, которые пекли вкуснейшие булочки и плюшки. Он тогда был юношей и заканчивал гимназию. Я спросил: «У вас два сына и молодая красивая жена. Как вам живется?»

«Об этом мало кто знает, – ответил он, – или вообще никто не знает, моя жена – одна из дочерей графа Андрея Шептицкого. Ну а живем скромно. А иначе как тут жить? Построй приличный дом, так снова посадят…»

Мы подошли к подножью Подзамче, на остановку Подвальная, где он сел в трамвай и уехал в противоположную сторону города, к своему неказистому домику. Было это во второй половине 70-х годов. А вскоре Владимира Николаевича Тефнера не стало. Не мог он в советской стране заработать пенсию, ибо его жизнь прошла за колючей проволокой. Советской властью он был вычеркнут из жизни, ничего хорошего не было уготовано и его сыновьям. Да и его еще достаточно молодой вдове чаще приходилось слышать с презрением брошенное: «Да это жена полицая и шпиона», – чем добрые и сердечные слова. Ее сторонились даже в таком далеко не советском городе, как Львов… А ведь сторонились-то очень умного и талантливого человека. Образованию которого, знаниям и опыту мог позавидовать каждый нормальный человек и с которым по уму не сравнится никаким советским докторам наук…