Юрий Папоров - Габриель Гарсия Маркес. Путь к славе

В самом конце романа «Сто лет одиночества» примерно такой же разговор происходит между Амарантой Урсулой, которую автор называет «таинственной и прекрасной, словно змея с берегов Нила», и бельгийцем Гастоном. А в марте 1958 года Мерседес Барча, как любая другая арабская женщина, готова была служить своему мужу и не ведала, что с того дня ей суждено играть решающую роль в судьбе будущего писателя; она заняла свое место в ряду женщин его жизни: мать Луиса Сантьяга Маркес, которая родила его на свет; бабушка Транкилина Игуаран Котес, которая «с невозмутимым лицом» рассказывала ему самые невероятные истории; тетка Франсиска Симодосея Мехия, которая его вырастила и научила видеть мир; венесуэлка Хуана Фрейтес, которая спасла его в момент появления на свет; первая учительница Роса Елена Фергюсон, которая научила его читать и привила любовь к поэзии, и английская писательница Вирджиния Вулф, которая открыла ему путь к пониманию природы его собственного таланта. Всем, что написано, Габриель Гарсия Маркес во многом обязан своей жене Мерседес, которой он посвятил два лучших своих произведения.

В своей книге Плинио Мендоса говорит о том, что все друзья Габо знали, какую огромную роль играет Мерседес в его жизни. На вопрос, как удалось им создать такую прекрасную семью, Гарсия Маркес рассказывает: «Я познакомился с Мерседес в Сукре, где жили наши родители и куда мы приезжали на каникулы. Наши отцы были друзьями с юных лет. Однажды на танцах — ей тогда было всего тринадцать лет — я сделал ей предложение. Думаю, я сказал это, просто соблюдая условности, необходимые в те времена, чтобы обзавестись невестой. И она должна была это понять, тем более что виделись мы потом редко и всегда случайно, однако, думаю, мы оба знали, что рано или поздно условности обретут под собой реальную почву. Как это и случилось более десяти лет спустя. Мы никогда не были помолвлены, просто терпеливо и без томления ждали того, что было нам предназначено. За двадцать пять лет совместной жизни у нас не было ни одной серьезной размолвки. Наверное, это оттого, что мы оба смотрим на вещи так же, как и до брака. Семейная жизнь — дьявольски трудное дело, которое каждый день начинаешь сначала, и так всю свою жизнь. Живешь в постоянном напряжении, и порой это так утомительно, по тем не менее стоит того. Персонаж одного из моих романов говорит об этом так: „Любовь ведь тоже надо понимать“» (XVII, 21–22).

Поначалу у Мерседес не все ладилось с домашним хозяйством: рис подгорал, молоко убегало, мясо пережаривалось. Габриель, за свою долгую холостяцкую жизнь поднаторевший в стряпне, сам научил готовить молодую жену. Очень скоро она, как Урсула Игуаран из романа «Сто лет одиночества», взяла бразды правления в свои руки, и тесноватое холостяцкое жилище, где все всегда было перевернуто вверх дном, превратилась в уютную квартиру. Вскоре молодые супруги сняли более удобное жилье в том же районе, поблизости от дома Плинио.

Особенно внимательно Мерседес относилась к рукописям мужа. Она аккуратно сложила страницы романа «Полковнику никто не пишет», кипу разрозненных листов невероятно пухлого романа «Дом», сложила отдельно оконченные и начатые рассказы, а когда дошла до толстой пачки, перетянутой синим галстуком в полоску, спросила мужа: «Габо, а это что такое?» Муж ответил: «О, милая, будь осторожна! Это роман о том времени, когда дома в Сукре были обклеены листовками. Ты тогда была маленькая, но должна это помнить. У книги еще нет названия, по это стоящая книга!»

В то время Гарсия Маркес был так занят в журнале «Моменто», что почти не работал над прозой. Но его репортажи и статьи в журнале, такие как «Келли выходит из тени», «Только двенадцать часов для спасения», «Поколение преследуемых», «Духовенство в борьбе», «Каракас без воды», «Колумбия: выборы начинают играть свою роль» и многие другие, были убедительны и мастерски написаны и, кроме того, всегда были посвящены самым наболевшим проблемам. В Каракасе Гарсия Маркес таклсе был признан высокопрофессиональным журналистом.

— Послушай, старик, у меня есть блестящая идея. Газета «Насьональ» объявляет конкурс на лучший рассказ и лучший репортаж. Мы оба можем отхватить по первой премии. Главный редактор, Мигель Отеро Сильва, — человек левых взглядов. Наш человек!

— Старое корыто, брюзга. Мне не понравилась «Хоральная элегия Андресу Элою Бланко». Он пишет, как писали сто лет назад.

— А я уверен, обе первые премии — наши! Я напишу репортаж о жизни и приключениях Густаво Мачадо.

— Думаешь, если Мачадо — основатель компартии, Отеро Сильва клюнет? Густаво, между прочим, выходец из аристократической семьи…

— А я хорошо напишу! А у тебя столько готовых рассказов!

— Так и быть, Плинио! Коньо, я согласен. Мы выиграем! Только я пошлю новый рассказ. Напишу за эту ночь. Я вижу, как по улицам Аракатаки идет женщина с букетом цветов и ведет за руку девочку. Она приехала в эту страшную жару, чтобы положить цветы на могилу сына. В Аракатаке все говорили, что она мать вора в законе. Я назову рассказ «Сиеста во вторник».

Многие годы спустя не только сам писатель, но и все его многочисленные критики считают «Сиесту во вторник» лучшим рассказом Гарсия Маркеса. Однако на конкурсе газеты «Насьональ» ни этот рассказ, ни репортаж Мендосы не обратили на себя внимания Мигеля Отеро Сильвы.

Между тем друзей ждали более крупные неприятности. 15 мая 1958 года в Каракас прилетел вице-президент США Ричард Никсон. Когда машина Никсона проезжала по бедным кварталам города, в нее летели камни, палки, а люди плевали ей вслед. Не будь на улицах полиции, Никсона могли и убить. К берегам Венесуэлы даже были направлены корабли военно-морского флота США.

Владелец «Моменто» поспешил в написанной им передовой заверить Соединенные Штаты Америки в своих верноподданнических чувствах и принести извинения. Отдав в набор передовицу, Мак Грегор не поставил под ней своей подписи. Это сделали Плинио Мендоса и Гарсия Маркес. Когда номер вышел, хозяин пришел в бешенство и в разговоре с Мендосой едва не дошел до рукоприкладства. Мендоса выругался, сказал, что отказывается работать в журнале, хлопнул дверью и ушел. На лестнице он встретил Габриеля.

— Козел Мак Грегор! Он, конечно, взбесился. Но, карахо, если бы журнал обвинили в том, что он стелется перед Штатами, он бы тут же свалил всю вину на нас. А теперь ему самому придется держать ответ. Вот он и брызжет слюной! Я послал его куда следует!

— Я пошлю его туда же. Коньо, он еще не знает, с кем имеет дело!