Адольф фон Эрнстхаузен - Война на Кавказе. Перелом. Мемуары командира артиллерийского дивизиона горных егерей. 1942–1943

(Автор подробно и с удовольствием описывает местечковую победу над прорвавшейся советской ротой – слабое утешение в обстановке перманентного разгрома немцев в этот период. – Ред.)

Произнося этот рапорт, вахмистр становился все бледнее и бледнее. Закончив его с видимым напряжением, он снял карабин с плеча, взял его в положение «к ноге» и доложил сначала громким, а потом прерывающимся голосом: «Ранен!» Не успели мы поддержать его, как он рухнул ничком, словно подрубленное дерево.

Но вся необычность этого происшествия на этом не закончилась, но только еще больше возросла. Обычно на редкость флегматичный старший врач проявил необычайную энергию и быстроту, обследуя и перевязывая раненого. Оказалось, что вахмистр, во время перестрелки лежа на животе, получил огнестрельное ранение, причем пуля вошла в районе затылка, а вышла из правого подреберья. Трудно было понять, как после такого тяжелого ранения он мог так долго продержаться. Он не только продолжал командовать контрударом до самого конца, но и смог найти в себе силы сделать ясный и четкий доклад. Теперь он, надежно перебинтованный, лежал на носилках, совершенно бледный, и, не в силах произнести ни единого слова, только смотрел на своего полковника. Тот снял свою элегантную и дорогую, подбитую мехом шинель и заботливо укутал ею раненого. Все мы, не говоря ни слова, еще раз пожали герою руку. Затем его унесли санитары. Трое суток спустя полковник получил свою шинель обратно. Она вся была пропитана кровью. Мне не было необходимости задавать вопросы о судьбе вахмистра. Скорбные лица офицеров говорили сами за себя.

В описанном мной происшествии было нечто театральное. Германский вахмистр, окажись он в такой ситуации, вряд ли стал бы проделывать ружейные приемы, а германский полковник вместо своей шинели укрыл бы раненого войлочной накидкой, которая с успехом выполнила бы ту же роль. Но то, что произошло здесь, имело, без всякого сомнения, символическое значение, которое так любят разыгрывать южные народы: со стороны вахмистра – последняя дань воинскому долгу, со стороны полковника – демонстрация уважения к старому солдату.

Сразу после того, как вахмистра унесли, вернулись его люди с обоими пленными, которых они, изрыгая проклятия, подгоняли ударами прикладов. Это мне тут же напомнило балканский обычай обращения с пленными, на который я сверх меры насмотрелся в годы Первой мировой войны. Пленный считался опозорившим себя солдатом, который должен работать как раб и, если он ничего больше не может, жить впроголодь. На той войне сербы ничуть не лучше обходились с австро-венгерскими и германскими, а болгары – с румынскими пленными. При этом проявлялись племенная ненависть и унаследованная враждебность, которых мы совершенно не понимали. Но с началом Второй мировой войны эти нечеловеческие методы получили свое распространение также и среди народов западных культурных наций. Le progrès, quelle blague![34]

Мы вернулись в дом. Пленных доставили для допроса к полковнику. Оба были еще довольно молодыми людьми, один среднего роста, человек чисто нордического типа, великоросс, с беспокойным взглядом, полным страха смерти. Второй – богатырского сложения узбек с бесстрастным монгольским лицом. Оба вели себя более чем достойно. Многого сообщить они не могли, поскольку не знали или притворились глупыми. Снабжали их из рук вон плохо, они не ели уже в течение сорока восьми часов. Услышав это, полковник, который, в отличие от своих людей, разговаривал с пленными доброжелательно и даже по-отечески, велел прежде всего накормить их. Лицо великоросса отразило при этом целый ряд испытанных им чувств, от сомнения до радости жизни. Черты лица узбека не изменились ни в малейшей степени.

…и ее прояснение

А теперь представьте себе германского майора, который провел удачную контратаку и которому мы, без всякого сомнения, были обязаны нашим спасением. Это был начальник отдела личного состава штаба нашей дивизии.

Он кратко поздоровался со всеми присутствующими и затем обратился ко мне:

– Я со своим штабом должен перебазироваться сюда.

– Но это технически невозможно. Помещение и так уже переполнено. Кроме того, здесь хозяин дома не я, а господин полковник.

– Да я и не буду у него спрашивать, – пробормотал штабист.

Он, понятное дело, считал, что полковник не понимает по-немецки. Однако последний все же понял.

– Вы уже слышали, – ответил он, – что это место переполнено. Однако я освобожу от моих людей соседний дом. Вы сможете занять его вместе с вашим артиллерийским штабом.

На том и порешили.

Боевая группа нашего штабиста состояла из остатков нашего сильно потрепанного в боях саперного батальона, роты пополнения из молодых призывников и «сборной солянки» из хлебопеков и прочих обозников, которых в подобных случаях дивизия выгребала из всех своих уголков и бросала в бой, причем к большинству из них вряд ли можно было применить определение «боеспособен».

Как только наш штабист удалился, тут же возник майор Малтер, который обогнал свой посланный для дальнейшей поддержки егерский полк – или, точнее говоря, его жалкие остатки. Он тотчас же обратился к полковнику:

– Вы здесь командуете боевой группой?

И затем принялся расспрашивать его, словно это он, а не полковник был старшим по званию. После чего удалился, чтобы встретить свою часть.

Полковник тут же связался по телефону с командиром румынской дивизии и пожаловался ему на обоих немецких майоров. Он упомянул нечто о престиже румынской армии. Я же злился на своих в остальном высоко ценимых товарищей – и объяснял румынам дело так – мне уже неоднократно приходилось делать это еще в Первую мировую войну, – что германские офицеры часто имеют мало опыта в обхождении со своими союзниками.

После того как солдаты румынской конной артиллерии, которые до того ночевали совместно с моим штабом в соседнем доме, согласно приказу полковника вынесли оттуда свои вещи, в доме оказалось вполне достаточно места для размещения как моих людей, как и начальника отдела личного состава штаба дивизии. Поэтому я попросил у полковника согласия на мое переселение туда же, что было целесообразно и в интересах службы. При этом я от всего сердца поблагодарил его за дружеское гостеприимство.

– Я надеюсь, – ответил на это полковник, – еще не раз видеть вас у себя. Мы всегда будем рады принять вас нашим гостем.

Выделяя слово «вас», он отпустил явную шпильку в адрес двух других моих сослуживцев.

На той стороне я встретил Нитмана, который принял участие в контрударе, чтобы как можно скорее добраться до нас. Но мне едва ли пришелся по душе приказ, отданный нашему штабисту и мне: переговорить с румынским полковником. Присутствовать при этом должен был и уже подошедший майор Малтер.