Джон Рид - Вдоль фронта

Премьер Радославов сказал 15 июля:

– Болгария готова вступить в войну, как только ей будут даны абсолютные гарантии в том, что она достигнет осуществления своих национальных идеалов. Эти идеалы, главным образом, заключаются в обладании сербской Македонией с ее полуторамиллионным болгарским населением. Она должна была быть отдана и обеспечена за нами по окончании первой Балканской войны по праву национальности. Когда державы тройственного союза смогут обеспечить нам обладание этой территорией, а также обеспечить наши второстепенные требования в греческой Македонии и иных местах, они найдут нас готовыми выступить на их стороне. Но эти гарантии должны быть вполне реальны и абсолютны. Гарантии, изложенные лишь на бумаге, не могут быть приняты. Только твердая уверенность в осуществлении своих национальных идеалов может заставить наш народ снова проливать свою кровь.

В этом вопросе народ был на его стороне, так как среди болгарского крестьянства существует очень определенное общественное мнение. Во-первых, более полумиллиона болгар бежало из Македонии от преследования греков и сербов; они рассеялись по селам и деревням, проповедуя всюду освобождение своей страны. В середине лета половина населения Софии состояла из македонских беженцев, и вы могли видеть на окраинах города лагери, где пятнадцать тысяч этих беженцев ютились в палатках, причиняя правительству большие расходы и беспокойства.

Когда я находился в Софии в сентябре, туда прибыла партия в пять тысяч болгар, захваченных в плен австрийцами. Они были принуждены служить в сербской армии и теперь были пересланы обратно в Болгарию с приветствием императора Франца-Иосифа. Каждый день газеты были полны горькими рассказами беженцев о притеснениях и насилиях, чинимых сербами, и выражением ненависти к сербам. Сербская пресса не оставалась в долгу, обвиняя болгар в нападениях и налетах на пограничные местности, в убийствах и поджогах. Обе стороны были правы. В противовес этой ненависти среди крестьянства была очень сильна традиционная любовь и благодарность к России-освободительнице, были живы еще те люди, которые помнили, как русские солдаты дрались с турками.

Болгарские государственные деятели, так же как и румынские, преследуют в политике осуществление личного честолюбия и личной выгоды, с той только разницей, что в Болгарии они должны подлаживаться к народу и находятся в подчинении у безответственного и недобросовестного человека, обладающего всей полнотой королевской власти. Все болгары были согласны по вопросу о возврате Македонии, разногласия были только в том – какая именно группа держав может действительно осуществить это. Как мне сказал Джозеф Хербст: «Если бы зулусы могли нам возвратить Македонию, мы выступили бы с зулусами». Между двумя партиями последовала ожесточенная борьба – борьба между ненавистью к сербам и любовью к русским.

Правительство Радославова сотню раз высказывало свою приверженность центральным державам, так, например, оно дало возможность военной цензуре запретить шесть газет, стоящих на стороне «союзников», под тем предлогом, что они «подкуплены на русские деньги».

По соглашению всех политических партий, с возникновением европейской войны вся власть была предоставлена правительству. Собрание было распущено на неопределенный срок. Но так как симпатии правительства определились вполне ясно, то оппозиция потребовала созыва парламента для рассмотрения положения в стране. Король решительно отклонил это требование, так как он был уверен в том, что большинство народа все же стояло на стороне «союзников».

Доведенное до отчаяния либеральное правительство решило прибегнуть к трюку. Провинции Новой Болгарии в первый раз выбирали депутатов, и народ так обошли, что все двадцать депутатов оказались либералами. Что на самом деле думали об этом избиратели, видно из того факта, что когда доверенное лицо было послано на юг, чтобы разузнать, на чьей стороне предпочли бы крестьяне воевать, они ответили угрожающе: «Дайте нам сначала ружья, а уж мы вам покажем, на чьей стороне будем драться». Однако, несмотря на эти двадцать депутатов, все же большинство было против немцев, когда Болгария вступила в войну.

Когда я проезжал через Софию в середине августа, сторонники «союзников» ликовали. Геннадиев, лидер стамбуловцев, по-видимому, думал, что Болгария примет последнее предложение, сделанное державами Антанты, на которое Сербия дала условное согласие. Гешов, вождь националистов, говорил о демонстрации, которую готовит оппозиция, чтобы принудить к созыву собрания. А Малинов, член демократической партии, полагал, что его страна достаточно осведомлена о том, насколько гибельна для болгарского господства на Балканах тяга Германии на восток.

Но когда я вернулся двумя неделями позже, все изменилось. Герцог Мекленбургский дважды посетил короля, и тайный турецко-болгарский договор был подписан. Прибыл первый взнос огромного золотого займа, даваемого Германией, и Гешов сказал мне, что центральные державы побуждают Болгарию напасть на Румынию, в случае если бы попытки переговоров между Австрией и Сербией сорвались.

– Если немцы подойдут к нашей границе, пройдя через Сербию, – сказал мне Геннадиев, – что может сделать против них наша маленькая армия? Мы вовсе не хотим быть второй Бельгией.

Политический деятель, говоривший недавно с горячей похвалой о любви крестьян к России, казалось, очень остыл на этот счет.

– Крестьяне – простодушные люди, – говорил он, – они помнят Россию-освободительницу, но недостаточно умны для того, чтобы понять, что освобождение Болгарии было для России только шагом по направлению к Константинополю. Мы с вами ясно это видим и понимаем, что крестьяне поступят так, как им велят. Народу нужны заботливые и предусмотрительные руководители. – И он ушел с важным, многозначительным видом.

В начале сентября ополчение, или Македонский легион, состоящий из беженцев, был призван на военную службу для «шестинедельного обучения». Никто не обманывался на этот счет. Правительственная пресса удвоила свои злобные выпады против сербов, крича: «Македонцы! Пробил час, когда вы должны освободить свою страну от поработителей».

Было призвано шестнадцать тысяч македонцев, а отозвалось шестьдесят тысяч, а также около пятнадцати тысяч албанцев и десяти тысяч армян, которым дали приют в Болгарии от преследования турок. Была организована большая демонстрация с истинно болгарской добросовестностью. Вновь призванные волонтеры, с восторженными лицами, одетые в коричневое домотканное сукно, медленно двигались по улицам, крича и распевая песни, неся впереди свое истрепанное в боях знамя. Они знали, что пойдут во главе болгарского нашествия на Македонию. Им это говорилось по крайней мере в двадцати речах, произносимых с балкона военного клуба, со ступеней собрания и памятника «царю-освободителю».