Александр Сергеевич Пушкин. Биография писателя - Юрий Михайлович Лотман
81
Известный ресторатор в Одессе (примечание А. С. Пушкина).
82
Ядовитый характер намека, скрытого в словах о необученности столярному ремеслу, раскрывается, если учесть, что столярному ремеслу в детстве был обучен М. С. Воронцов. Отец его, русский посол в Англии, писал 2/13 сентября 1792 г. из Ричмонда брату А. Р. Воронцову в Россию о неизбежности революции в России: «Мы ее не увидим, ни вы, ни я; но мой сын увидит ее. Поэтому я решился обучить его какому-нибудь ремеслу, слесарному или столярному, чтобы, когда его вассалы ему скажут, что они его больше не хотят знать и что они хотят разделить между собой его земли, он смог бы заработать на жизнь своим трудом и иметь честь стать одним из членов будущего Пензенского или Дмитревского муниципалитета». Обученность графа Воронцова столярному ремеслу, видно, обсуждалась в его одесском окружении и была известна Пушкину, который отнесся к ней иронически.
83
В. И. Козлов – второстепенный литератор (не путать с известным слепым поэтом-романтиком И. И. Козловым!).
84
Из писем и показаний декабристов. СПб., 1906. С. 153.
85
А. С. Пушкин в воспоминаниях современников. Т. 1. С. 337.
86
См.: Базанов В. Г. Владимир Федосеевич Раевский. М.; Л., 1949. С. 9–20.
87
Одним из существенных вопросов, волновавших Пушкина так же, как и его декабристское окружение, было отношение к Наполеону. В лицейские годы под влиянием общественных настроений периода Отечественной войны 1812 г. Пушкин написал стихотворение «Наполеон на Эльбе» (1815), проникнутое осуждением «губителя», который «Европе цепь ковал». Однако в годы реакции, последовавшей за победой союзников, в период, когда Священный союз стремился реставрировать дореволюционный порядок и утвердить его навсегда, в облике Наполеона стали усматривать черты «сына революции», разрушителя феодального порядка Европы. К этому присоединялся романтический ореол «мужа Рока», демонического гения,
потрясшего мир усилием своей титанической воли. В этих условиях осуждение Наполеона не встречало уже сочувствия в передовых кругах, и В. Ф. Раевский подверг пушкинского «Наполеона на Эльбе» суровой и язвительной критике.
Однако образ Наполеона волновал декабристов и в другом отношении. В ходе споров по вопросам тактики внутри освободительного движения обрисовывались две тенденции: более умеренная, требовавшая, чтобы все революционные перемены совершались в рамках строго демократических процедур, и более решительная, настаивавшая на необходимости революционной диктатуры. Сторонники первого пути указывали, что во Франции революционная диктатура переросла в военную, и напоминали об опасности бонапартизма. Особенное опасение у декабристов вызывало честолюбие Пестеля и Михаила Орлова. За первым умеренные деятели даже учредили тайный надзор, опасаясь его властолюбия и диктаторских замашек. Наполеон становился той загадкой, которую история загадала политическим свободолюбцам. От того, правильно ли будет она разгадана, казалось, зависели судьбы русской революции. Вопрос этот мучил и Пушкина: «Зачем ты послан был и кто тебя послал?» (II, 314). Размышляя над историческим уроком судеб Европы в начале XIX в., Пушкин пришел к такой формуле: французская революция XVIII в. – закономерный результат века Просвещения – провозгласила великие истины:
Вещали книжники, тревожились <цари>.
Толпа пред ними волновалась,
Разоблаченные пустели алтари,
[Свободы буря] подымалась.
И вдруг нагрянула… Упали в прах и кровь,
Разбились ветхие скрижали…
(II, 314)
«Книжники» – философы-просветители, усилиями которых был уничтожен авторитет предрассудков и моральная власть церкви («пустели алтари»). «Ветхие скрижали» – древние законы, уничтоженные революцией. Однако революция не привела к торжеству добродетели и утверждению Царства Свободы. Освобожденные от «ветхих скрижалей» феодализма, французы остались духовно рабами, и, когда явился «Муж судеб», они сменили старые цепи на новые:
Явился Муж судеб, рабы затихли вновь,
Мечи да цепи зазвучали
(II, 314).
Среди рабов до упоенья
Ты жажду власти утолил,
Помчал к боям их ополченья,
Их цепи лаврами обвил
(II, 214).
Историческими итогами владычества Наполеона, по Пушкину, явилось, с одной стороны, пробуждение России, давшее толчок декабризму («Он русскому народу Высокий жребий указал» (II, 216), и с другой – появление нового типа европейского человека: честолюбца и холодного эгоиста:
И горд, и наг пришел Разврат,
И перед ним сердца застыли,
За власть Отечество забыли,
За злато продал брата брат.
Рекли безумцы: нет Свободы,
И им поверили народы.
[И безразлично, в их речах],
Добро и зло, все стало тенью —
Все было предано презренью,
Как ветру предан дольний прах
(II, 314).
5-й и 6-й стихи – перефразировка священного текста: «Несть Бога, речет безумец в сердце своем». Это важно знать – Пушкин обожествляет Свободу в стихах, которые посвящены невозможности утвердить ее в мире эгоизма и корысти. В более поздних произведениях (см. «К вельможе») наступивший после Наполеона век эгоизма будет прямо определен как буржуазный. Это сделается одним из ключей к образу Германна в «Пиковой даме», от которого потянется нить – в пародийном отношении – к гоголевскому Чичикову, сходство которого с Наполеоном, конечно, не случайно, и – трагически – к Раскольникову Достоевского. Образ Наполеона становится в сознании Пушкина одним из тех многозначительных символов, которые соединяют художественное и научное в мышлении поэта: исторически он связан с рождением «денежного века», психологически – с безграничным честолюбием и презрением к людям и морали, художественно – с романтическим демонизмом.
88
См. примеч. Б. В. Томашевского в кн.: Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 10 т. М.; Л., 1951. Т. 7. С. 662.
89
Иов – библейский герой, обличавший Бога в жестокости; Ловелас – герой-соблазнитель из сентиментального романа Ричардсона. Типичная игра литературными масками.
90
Позже она оказывала шпионские услуги Бенкендорфу. Высланная после польского восстания 1830 г. из России, когда шеф жандармов перестал ей доверять, подозревая полонофильские симпатии, она горько жаловалась на неблагодарность русского правительства.
91
А. С. Пушкин в воспоминаниях современников. Т. 1. С. 214–215.
92
Там же. С. 290.
93
Цит. по: Цявловская Т. Г. «Храни меня, мой талисман…» // «Прометей». М., 1974. Т. 10. С. 30.
94
Волконский С. Г. Записки. СПб., 1902. С. 325.
