Елена Обоймина - Рудольф Нуреев. Я умру полубогом!

В 1981-м в Римской опере состоялась премьера балета «Марко Спада», в котором Нуреев танцевал одну из главных партий. Это была переработанная в балет опера Даниэля Обера «Марко Спада, или Дочь бандита» (1852). Хореографом выступил Пьер Лакотт, и ему однозначно удалась эта красочная постановка со множеством сложных вариаций и дуэтов. По счастью, спектакль был полностью записан 8 января 1982 года и с тех пор радует поклонников Нуреева и просто любителей балета во всем мире. Рудольфу на тот момент было почти сорок четыре, и его актерское мастерство, артистичность и музыкальность были признаны просто фантастическими. Его техника так же остается на должном уровне, особенно если вспомнить умопомрачительный прыжок в первом акте, когда герой Нуреева Марко Спада бесстрашно улетает за сцену в открытую дверь декораций…

Глава 9

На посту директора «Гранд-опера». Смертельный недуг

В 1983-м произошло событие, определившее образ жизни Рудольфа Нуреева на целых шесть лет: ему доверили пост директора балетной труппы «Гранд-опера» в Париже. Точнее сказать, Рудольф принял руководство труппой после двухлетних переговоров.

Такое назначение не явилось из ряда вон выходящим. В 1980 году другой русский невозвращенец из балетных, виртуозный Михаил Барышников, стал руководителем труппы «Американского балета», в которой он танцевал с самого начала своего пребывания на Западе.

Рудольф долго колебался: стоит ли ему, не способному прожить несколько недель на одном месте, брать на себя столь долгосрочные обязательства? Ведь в контракте значилось, что он 180 дней в году должен проводить в Париже. За всю свою жизнь на Западе танцовщик не сидел столько времени на одном месте!

В итоге Рудольф согласился, но с одной существенной оговоркой: он не будет проводить во французской столице шесть месяцев подряд. Театр в свою очередь обещал новому директору, все еще танцующему, сорок персональных выступлений за эти полгода. Ему также гарантировали возможность не менее одной собственной постановки в год.

Конфликты с чиновниками начались у Рудольфа еще до того, как он приступил к работе на посту директора. По условиям договора Нуреев получал три зарплаты: как танцовщик, хореограф и директор труппы, всего 150 тысяч долларов в год. Но чиновник, отвечавший за национальные музыкальные театры, подал прошение об отставке в знак протеста против подобной суммы, которая попадала в карман одного человека. Дело, похоже, заключалось в элементарной зависти…

Но Рудольф был готов к подобным издержкам. Он хорошо знал, что «Гранд-опера» кроме бесспорных заслуг на ниве искусства знаменит и своей бюрократией, постоянно является полем боя для закулисных интриганов всех мастей. Об этом свидетельствовала и частая смена директоров: за последние десять лет Нуреев стал четвертым! И в некотором роде именно ему предстояло навести здесь порядок.

Он прекрасно осознавал, что придется непросто: сам факт одного его присутствия в «Гранд-опера» был принят в штыки очень многими.

«Лучше работать с труппой, которую можно как-то изменить, чем с труппой, которая находится в хорошей форме, — заявил новый директор в одном из первых интервью. — В первой можно оставить свой след. Я намерен идти в атаку».

Нуреев проявлял живой интерес ко всему, что так или иначе касалось театра и его балетной труппы. Такое отношение к работе вызвало сопротивление очень многих, привыкших к самостоятельности при прежних начальниках. Его же раздражало то, что артисты не приучены слушаться беспрекословно.

«Рудольф — центростремительная сила: все должно устремляться к нему, все должно делаться так, как он хочет, — рассказывал Марио Буа, знавший обо всем, что творится в театре, от своей жены, балерины Клер Мотт. — Он говорит быстро, отрывисто, на безупречном английском и ломаном французском. Если просишь его повторить сказанное, он злится. Мы должны все понимать сразу, все угадывать на лету»[56].

«Рудольф желал контролировать все, — жаловался один из администраторов. — Он хотел присутствовать везде, и это оказалось его первой ошибкой. Люди испугались, что он просто проглотит труппу, а он, вдобавок ко всему, вел себя абсолютно недипломатично: не хотел понять саму структуру театра, любил повторять, что директор он и полномочия даны ему… Вот почему работа у него не пошла. Ему хотелось везде сунуть свой нос».

Новый директор требовал от труппы очень многого. Сам он проводил в театре столько времени, сколько было необходимо на тот или иной момент — чаще всего до двух-трех часов ночи. Он передвинул начало первого танцкласса с полудня на десять часов и сам ежедневно присутствовал на его занятиях. Далее всех ожидали шесть часов репетиций, и избежать этого у танцовщиков «Град-опера» не было никакой возможности. Одна из солисток жаловалась: «Для него важным было присутствие на репетиции всех артистов. Сначала он долго занимался кордебалетом, и нам, солистам, приходилось ждать часами, пока, уже в конце, он не просил нас станцевать наше па-де-де. Мы уже были остывшими, в мышечном плане это очень тяжело…»

И не только в мышечном… Ведь, как точно подметил Руди ван Данциг в своей книге о Рудольфе, ни в какой другой профессии возможности профессионала не выставляются напоказ столь же безжалостно, как в балете. Все танцовщики, от мировых знаменитостей до начинающих из кордебалета, присутствуют на уроках под присмотром педагога. Кроме того, за ними частенько наблюдают хореографы, балетмейстеры, художественные руководители и прочие лица, находящиеся в репетиционном зале.

Артисты оказались полностью погруженными в работу и абсолютно оторванными от окружающей реальности. Дошло до того, что в перерыве между двумя репетициями считалось не совсем приличным даже сходить за покупками в магазины рядом с театром, в котором теперь с утра и до позднего вечера проходила их жизнь. Опять же, существование солистов в этом плане оказалось относительно сносным, ведь их гримерные в Гранд-опера были устроены по принципу небольших квартир: диваны, душ и даже кухня.

— Посмотрите, у меня нет никаких отвлекающих моментов, — говорил Рудольф журналистам. — Нет личной жизни, нет семьи. Я противостою возрасту, потому что все крутится вокруг моей работы. Я занимаюсь только этим.

И действительно, его любовь к своему делу, каким являлся балет, была абсолютной. «Какая у нас потрясающая профессия! — говорил он иногда коллегам, пребывая в хорошем настроении. — Мы занимаемся тем, что любим, а нам за это еще и платят деньги!».

«Меня неожиданно погрузили в какой-то сюрреалистический мир, — признавался Рудольф через два года работы в «Гранд-опера». — Долгое время у меня не было ни секретаря, ни телефона, ни даже стула».