Георгий Гречко - Космонавт № 34. От лучины до пришельцев

Чем хорош Высоцкий? На любое состояние души можно найти песню, которая тебе поможет. Когда было грустно – мы слушали его юмористические песни, когда трудно – патриотические, а когда совсем плохо – слушали и пели сами «Еще не вечер».

Инженеры, военные, журналисты, следившие за трансляциями с нашей орбитальной станции, позже говорили мне: приятно было вас слушать, потому что у вас постоянно пел Высоцкий! С нашей станции Салют-6 голос Высоцкого прозвучал на весь мир. Писатель Владимир Губарев рассказывал, что в советском посольстве какой-то далекой страны услышал записи Высоцкого. Дипломат сказал: «А знаешь, где мы записали эти песни? Из космоса!»

Мы с Юрой Романенко чувствовали себя должниками Высоцкого. Поэтому естественно, что перед возвращением на Землю у нас появилась мысль подарить Высоцкому «космическую» кассету в знак благодарности за поддержку. На правах внештатного начальника космического почтового узла я взял кассету, вынул суперобложку, поставил штамп станции. Вместе с Юрой мы написали слова благодарности Высоцкому. Он был третьим в нашем экипаже!

Расписались и уже хотели положить кассету в мешочек для спуска на Землю, но одна мысль нас остановила: песни Высоцкого поддерживали нас, а ведь вскоре на станцию прилетят наши товарищи. Им предстоит быть в космосе дольше. Почему мы лишаем их поддержки? Словом, осталась кассета на борту, а на Землю спустили только коробочку с суперобложкой. Несколько экипажей после нас слушали ту кассету. Всем она помогала, как и нам.

А обложку с коробочкой я подарил Высоцкому после одного из спектаклей в Театре на Таганке. Он был растроган, сказал, что хочет лучше понять нашу профессию, что пока он знает о ней немного. Помню, я заверил его, что встретимся еще много раз и наговоримся вдоволь. Встретиться много раз не удалось. Ему оставалось жить всего два года…

Мы общались, созванивались. Хотя Владимир Семенович и говорил, что мало знает нашу профессию. Но у него уже была «Поэма о космонавте». С тонкими психологическими ощущениями, точными образами и деталями. Поэму удалось обнародовать лишь летом 1987 года. Конечно, важно, что она увидела свет. Но ведь мощный гуманистический заряд, который несет поэма, был нужен значительно раньше. В те самые 70-е годы. Но тогда, с одной стороны, у него было всенародное признание, с другой – ни тиражей пластинок, ни книг.

Кому-то казалось, что многие его песни чересчур крикливы, с «душком». Но его сатира не была злорадной, даже если он что-то высмеивал, она всегда была через боль его собственного сердца. Он не стоял в стороне и не зубоскалил. Он был в гуще людей, страдал сам и понимал страдания других. И героем его песен был не «блатняга», как иногда пытались представить. А человек, остававшийся человеком в самых критических обстоятельствах. Всегда честным, мужественным, настоящим гражданином. Мужчине необходима трудная профессия. Но в последние годы, увы, произошла переоценка ценностей. У многих они сменились. В творчестве Высоцкого ценности не упали в цене. Его положительные герои, которых он любил и которых он хорошо чувствовал, – летчики, подводники, солдаты.

Кто-то считал, что Высоцкий чернит многое зря, а ведь он чернил лишь то, что было не только черное, а грязное. А вот то, что многие уже перестали рассматривать как передовое, зовущее, героическое, он, наоборот, чувствовал и воспевал. И когда появились разговоры о том, что те полеты в космос – «легкий хлеб», быстрая дорога к наградам, к славе, Высоцкий написал поэму о космонавте. Она антипод бравурным газетным статьям. Еще должны были пройти годы, прежде чем стали вести прямые трансляции со старта космических кораблей. Общественность узнала, что случаются взрывы ракетоносителей, а космонавтов в корабле в последние секунды сбрасывает система аварийного спасения.

«Поэму о космонавте» мне впервые показала Наталья Крымова. Я был потрясен! Там все – правда. Мне казалось, что это невозможно описать, не побывав в космосе… А Высоцкий все понял… Я трижды летал, но даже в прозе, даже приблизительно не смог бы это так выразить.

Вот начало поэмы: «Я первый смерил жизнь обратным счетом…» В самом деле, когда мы куда-то идем, мы начинаем считать километры – первый, сотый… Когда мы что-то делаем, смотрим на часы – час прошел, два… И только у космонавтов идет обратный счет. Садимся в корабль, значит, осталось два с половиной часа. Проверяем герметичность скафандра – два. Закрываем остекление скафандра – остается пять минут. Вот он, обратный счет.

Кажется, никто из нас, космонавтов, и я в том числе, не сумел бы так емко сказать о своей профессии. А у него одна строчка – «Я первый смерил жизнь обратным счетом». И надо сказать, «обратным» мерить тяжелее, чем «прямым». Потому что, когда осталось два часа, остался час, осталось пять минут, – ты даже не знаешь, осталось до чего. И когда за две минуты до старта взрывается ракета, становится ясно, что такое обратный счет, к какому финалу он может привести…

Серьезная опасность может подстеречь даже в предполетном обследовании в барокамере. Нас там двое. Откачивается воздух, падает давление, становится меньше кислорода. Неожиданно мне по радио кричит врач, наблюдающий за нами с помощью телевидения: «Держи». Я смотрю на себя и не понимаю, что держать. «Товарища держи!» Смотрю, а товарищ падает. Тут же аварийный спуск барокамеры, от быстрого изменения давления, как удар по ушам… Врываются врачи… Один из них говорит мне: «Сегодня барокамеру можно больше не проходить. Все-таки была нештатная ситуация». Лучше перенести ее на следующий день.

Я настаиваю: «Буду проходить сейчас». И вновь откачивают воздух. Я смотрю, а у меня в глазах туман. Думаю, дурак, зачем рискнул. Нужно было пойти отдохнуть. Может быть, на меня повлиял этот «спуск» и меня сейчас «забракуют» за мою же лихость? А врач, наблюдавший за мной, понял, что происходит, и спрашивает: «Ты чего? Туман?» Я говорю: «Туман». А он: я, мол, видел, что ты хорошо перенес «быстрый спуск» и дал просто быстрый подъем, и поэтому туман в барокамере, а не у тебя в глазах… В общем, мало не показалось. А товарища увели, и дорога в космос для него оказалась закрытой…

Читаем Высоцкого дальше:

«Вот мой дублер, который мог быть первым, Который смог впервые стать вторым».

Долгое время о дублерах писать как-то стеснялись. Если не брать наши международные экипажи, о которых сообщала вся мировая пресса, то только в 1987 году впервые объявили фамилии дублеров длительной космической экспедиции.

Я много раз был дублером. Не раз проходил полный курс подготовки к полету. Высоцкий очень точно почувствовал: «Мы с ним вдвоем прошли весь путь до лифта». А ведь путь до лифта – это не дорожка по красному ковру после возвращения. Путь до лифта – это те же барокамеры, те же самые центрифуги. «Но дальше я поднялся без него». Все, дублер исчезал. Надо сказать, что это было тяжело. До лифта были еще равные люди. А еще один шаг – в лифт, и уже один известен на весь мир, а другой, равный, а может быть, лучше, превращался в невидимку. И что это уловил Высоцкий, просто поражает. А он еще говорил: «Я так мало знаю о вашей профессии…».