Илья Толстой - Мои воспоминания

   * По этому поводу нельзя не вспомнить, что отец уговорился с Димитрием Николаевичем, что тот из них, который раньше умрет, придет навестить другого (см. гл. IV). (Прим. автора.)

   236

   На другой день следы болезни исчезали совершенно.

   Во время одного из таких обмороков брат Сергей, раздевая отца, нашел у него маленькую записную книжечку.

   Он спрятал ее у себя и на другой день, придя к отцу, передал ему, сказав, что он ее не читал.

   -- Ну, тебе-то можно было бы, -- сказал отец, беря от него книжечку.

   Этот дневничок, в котором отец записывал свои сокровенные мысли и молитвы, был заведен им "только для себя", и он никому его не показывал5.

   После смерти отца я видел эту книжечку. Нельзя читать ее без слез.

   Несмотря на громадный интерес этих предсмертных записок, я не буду приводить их содержания.

   Мне было бы неприятно рассказывать то, что отец писал только "для себя".

   Довольно уже говорит за себя тот факт, что такой дневник был заведен.

   "Настоящий дневник".

   "Настоящий" -- потому, что все остальные его дневники, в которых он записывал свои отвлеченные (не личные) мысли и переживания, им не убирались и лежали открыто на его столе.

   Их читали все, кто хотел, и не только читали, но некоторые "друзья" увозили их к себе и переписывали.

   Из-за этого между моей матерью и "друзьями" возникла глухая и тяжелая борьба, кончившаяся тем, что отец завел себе этот новый, "свой" дневничок.

   Ему нужна была своя "святая святых", куда бы никто не мог вторгнуться, и это "свое" он прятал в голенище сапога.

----------------

   В последний раз я был в Ясной Поляне в начале осени.

   Отец, как и всегда, встретил меня ласково и приветливо.

   Когда кто-нибудь из нас, сыновей, приезжал, он всегда бывал рад и встречал нас каким-нибудь приятным приветствием.

   Или скажет, что он недавно меня во сне видел, или что он поджидал именно меня, потому что остальные, все

   237

   недавно были, -- одним словом, всегда выходило так, что приезд в данную минуту приходился как раз кстати.

   Хотя я уже отчасти привык к недомоганиям отца, но в этот раз мне его слабость особенно бросилась в глаза.

   И не так слабость физическая, как какая-то сосредоточенность и отчужденность от всего внешнего мира.

   У меня от этого свидания осталось очень грустное воспоминание.

   Как будто отец избегал разговоров; как будто я чем-то перед ним провинился.

   Вместе с тем меня поразило ослабление его памяти.

   Хотя я уже около пяти лет служил в Крестьянском банке и он это прекрасно знал -- настолько, что даже воспользовался одним из моих рассказов из моей служебной практики для своей статьи6, которую он в это время писал, -- но он в этот раз забыл об этом и спросил, где я служу, чем я занимаюсь?

   Вообще он был рассеян и как-то обособлен.

   Странно, что наступившее в отце резкое ослабление памяти проявлялось только по отношению к людям и фактам.

   В писательской же его работе этого не было, и все, что было им написано до самых последних дней его жизни, отличается все той же, свойственной ему логичностью и силой.

   Быть может, он и забывал мелочи жизни только потому, что был слишком погружен в свою отвлеченную работу.

----------------

   В октябре моя жена была в Ясной Поляне и, вернувшись оттуда, рассказала мне, что там происходит что-то неладное: "Мать нервна, отец в молчаливом и подавленном настроении".

   Я был занят службой, но решил первый же свободный день посвятить на поездку к родителям.

   Я приехал, когда в Ясной отца уже не было.

   Двадцать восьмого октября 1910 года я был в Москве и вечером узнал по телефону от брата Сергея, что им получена из Ясной Поляны тревожная телеграмма, требующая его немедленного приезда. Мы выехали в двенадцать часов ночи и рано утром были уже на станции Козловке-Засеке.

   238

   От кучера Адриана Павловича мы узнали, что отец накануне утром уехал по железной дороге и никто не знает, где он сейчас находится. Неизвестно даже, в какую сторону он поехал, -- на север или на юг, так как в шесть часов утра, когда он был на станции Ясенки, одновременно отходят поезда и в то и в другое направление.

   Это известие было для меня совершенно неожиданно, и я помню, как тут же меня испугало одно странное совпадение, на первый взгляд незначительное, но в данном случае показавшееся мне знаменательным.

   Отец ушел из Ясной Поляны 28-го числа. Опять это роковое число, совпадавшее со всеми значительными событиями его жизни!

   Значит, опять произошло в его жизни что-то решительное, что-то важное. Значит, он уже не вернетея! Отец не признавал никаких предрассудков, не боялся сам садиться за стол тринадцатым, часто вышучивал разные приметы, но число "28" он считал своим и любил его.

   Он родился в 28 году, 28 августа. 28-го числа вышла в печать первая его книга "Детство и отрочество", 28-го родился его первый сын, 28-го была первая свадьба одного из его сыновей и вот, наконец, 28-го он ушел из дома, чтобы больше никогда не вернуться7.

   Приехав в Ясную, мы застали там сестру Александру и братьев Андрея и Михаила.

   В передней нас встретила мама, рыдающая, растерянная и жалкая. Весь этот день все мы ютились кучками по осиротевшим комнатам, снова и снова выслушивали рассказы о случившемся, делали предположения о том, где теперь может быть папа, может ли он вернуться, и обсуждали, что нам делать.

   Ближайшая наша обязанность -- это была забота о матери, состояние которой внушало нам серьезные опасения. Приехавший из Тулы по нашему вызову врач-психиатр посоветовал не оставлять ее одну и приставить к ней сестру милосердия. Было решено, что двое из нас в первое время должны остаться в Ясной.

   Двадцать девятого октября сестра Саша готовилась ехать к отцу, но усиленно скрывала от нас, куда она поедет и когда выедет.

   Измученный, больной физически и нравственно, отец поехал без цели, без ранее намеченного направления,

   239

   только для того, чтобы куда-нибудь скрыться и отдохнуть от тех нравственных пыток, которые сделались ему невыносимы.

   -- Взвесил ли папа, что мама может не пережить разлуки с ним? -- спросил я у сестры Саши,

   -- Да, он считался и с этим, и все-таки он решил уйти, потому что считает, что хуже того положения, которое создалось теперь, быть не может, -- ответила мне она.