Михаил Девятаев - Полет к солнцу
Я сумел бы ликвидировать эту ненормальность очень легко, но вот она морская пучина. Уже видны огромные камни, о которые разбиваются волны.
V меня мало сил, для того чтобы отжать штурвал... и я кричу:
- Помогите мне!
Я кричу так, что мой голос слышат товарищи в надрывном реве моторов. Я указал им на ручку у моей груди.
Худые, тонкие руки легли на штурвал рядом с моими, и он подался вперед. Самолет сразу выровнялся. Его "хвост" поднялся. "Нос" опустился ниже. Самолет уже катился на двух колесах шасси. Вот то положение, после которого крылатая машина сама отрывается от земли. Но я боюсь, что мои друзья вдруг отпустят штурвал, и я заклинаю, приказываю, молю:
- Нажимайте! Нажимайте! Держите крепче!..
Но самолет уже в воздухе. Под его крыльями близко-близко проплыли стволы зенитных пушек, мокрые, опененные камни.
Прощай навсегда, адская земля неволи! Прощай, концлагерь Узедом!
Свобода открыла нам свои горизонты.
* * *
Слабыми руками поддерживали мы самолет над волнами моря. Он медленно набирал высоту, тянулся к высоким, встречным тучам, двигавшимся с севера.
В тучах было наше спасение.
Прошло пять минут. Женщина стартер, наверно, уже сообщила дежурному о том, что "хейнкель" угнан заключенными. Заревела сирена тревоги. Летчики и техники во весь дух помчались от столовой к своим машинам. Те двое, оставившие зачехленный "хейнкель" командира авиагруппы, издали, вероятно, увидели, что их капонир опустел. Как уже потом я узнал - истребителям дали команду "Воздух!" Немедленно взлетать! Пилоты надевали парашюты и шлемы, впрыгивали в кабины, привязывали себя ремнями и запускали моторы. В наушниках повторялось непрерывно: "Сбить "хейнкель"! "Сбить "хейнкель"!"
Что за чертовщина? С начала войны не было такого, чтобы "мессершмиттов" нацеливали на своего бомбардировщика. С какой стати? В чем дело?
Ответить на эти вопросы никто точно не мог. Каким образом простой заключенный мог поднять в небо самолет? Среди них ведь не значилось ни одного летчика! И где же тот "хейнкель"? Каким курсом полетел?
Истребители проворно подкатывали к старту. Пилоты выглядывали из кабин, поправляли наушники, допытывались - куда, за кем гнаться?
Зенитчики срывали маскировочные сетки, выкрикивали своим командирам: "Готово!", как в лихорадке крутили приспособления наводки и ловили в сетку прицела силуэт своего "хейнкеля". А он быстро удалялся.
Прораб-мастер, который привел бригаду Соколова на аэродром и с утра сидел за теплым пивом, торопился "по тревоге" на свой объект, придерживая рукой тяжелый парабеллум, который бил его по бедру. Он искал охмелевшими глазами свою команду. "Засели, дьяволы, в капонире за своим супом, будто ничего и не слышат!" - наверное, так думал и сердился мастер.
Эсэсовцы, охранявшие другие команды заключенных, крайне удивлены. Они видели, как только что поднялся "хейнкель", но почему зенитные батареи стреляли по своему?
Заключенные воткнули лопаты в снег, смотрели на все это со злорадной усмешкой.
Ракеты на старте вспыхивали одна за другой, легкие "мессершмитты" и "фокке-вульфы" шли на взлет.
На волнах радионаводчиков поднялся переполох: "Сбить "хейнкель"! На нем русские! Сбить!"
С острова Уэедом уже сообщили в штаб ПВО Германии об угнанном самолете, и оттуда во все пункты полетел приказ-молния: "Сбить одинокий "хейнкель"! Сотни наблюдателей за воздухом искали в небе свой одинокий самолет. Тысячи зенитных пушек на побережье Балтики и по всей Германии жадно ждали одинокого "хейнкеля", готовые разнести его в воздухе.
А наш экипаж в эти минуты слился в единое существо: руки лежали на штурвале, на плечах друг друга. Только здесь, на маршруте свободы, мы до конца почувствовали, осознали, что сделали. Кто-то вспомнил слова, которые могли выразить наши чувства и понести их в простор неба вместе с гулом моторов:
Вставай, проклятьем заклейменный
Весь мир голодных и рабов.
Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой вести готов!
В эти минуты мы забыли о штурвале самолета, отпустили его, и машина стала круто забирать вверх. Бомбардировщик вдруг полез на высоту, как на стену. От потери скорости он мог сорваться и пойти катастрофически вниз. Я закричал с такой же тревогой, как и на взлете:
- Что вы делаете? Дайте вперед штурвал!
Теперь на помощь бросились все, и руки всех нажали н,а штурвал, тут они перестарались, и самолет стал пикировать.
Люди оцепенели, замерли. Бомбардировщик падал. Море, которое только что было так далеко, быстро приближалось.
Кто-то начал отрывать чьи-то цепкие руки от штурвала. Самолет несся над самыми гривами волн.
Над этой бездной я почувствовал дыхание смерти, второй раз после того, как выгнал самолет из капонира, и поэтому стал немедленно искать тот спасительный штурвальчик триммера высоты, без которого дальше нельзя лететь.
Попробовал один, другой, третий и напал на настоящий, который вдруг избавил от нагрузки на мышцы, и лишь только теперь как следует я взял мощную ширококрылую машину в свои руки и повел ее на высоту.
"Хейнкель" уже добирался до туч, когда нас догнал "фокке-вульф". Его пилот, наверно, держал пальцы на кнопках пушки и пулеметов. Ему не нужно было бы долго целиться - он с ходу одной очередью рассек бы бомбардировщик. Но он почему-то не стрелял.
Кто-то из товарищей, дежуривших у пулемета, прокричал:
- Истребитель!
"Фокке-вульф" шел совсем рядом.
Я направил "хейнкель" в серую муть облаков.
* * *
Казалось, самолет повис среди туч. Приборы показывают, что идем вверх, а серая масса не становится реже. Крыльев не видно, в кабине темно, как ночью. Товарищи притаились, притихли. Где конец неизвестности?
Самолет иногда проваливается, его бросает. В облаках это обычно. Меня беспокоит только одно, чтобы наш "хейнкель" не вывалился из туч и не попал под пулеметы "фокке-вульфов", рыщущих внизу.
Подальше от моря, подальше от суши. За тучи!
Минуты нестерпимо длинны. Но вот посветлело. Потом снова стало еще темнее. Где же ты, долгожданное солнце? И вдруг - безбрежный свет! Солнце, голубизна, белый простор заоблачности.
- Хлопцы, где часы?!
Я вспомнил о часах, взятых у вахмана. Только с их помощью смогу восстановить ориентировку и определить маршрут.
Соколов и Кривоногов вместе подают мне маленькие чужие часы. Одиннадцать часов, сорок пять минут... Время, когда мы добрались до солнца. Теперь оно и этот маленький циферблат должны довести нас до родной земли.
Юг сзади - значит, курс держим правильно. Летим прямо на север, к Скандинавии. Дальше от острова, от Германии! Потом, где-то там, на маршруте, мы повернем на восток. Когда через час полета пробьемся сквозь тучи, под нами должна быть наша земля.
