Рейнхольд Эггерс - Кольдиц. Записки капитана охраны. 1940-1945

В начале марта мы устроили вечер игры в скат с друзьями в городе. Кроме девяти человек, уже живших в том доме, здесь находилось и семеро эвакуированных из Силезии. Сирены включались и выключались весь вечер — над Лейпцигом повисло зарево — мы слышали вой двигателей самолетов, взрывы бомб. «Как мы можем выиграть эту войну?» — открыто спросил кто-то из нас. Одна из беженок ответила: «И это лучшее, что вы, военные, можете сказать в этот момент?» Мы сказали: «А почему мы должны продолжать обманывать себя иллюзиями?»

В середине месяца наступил другой день «общественных торжеств» — День Вооруженных сил. На этот раз мы не разрешили публичное посещение нашего «музея побегов», хотя в прошлые года в этот день всегда открывали его двери для общественности. Не угощали мы посетителей и обычным «гороховым супом и копченой грудинкой» из нашей полевой кухни. Таких яств больше нигде нельзя было достать. Кроме того, даже найди мы еду, я сомневаюсь, чтобы нам удалось наскрести достаточно топлива, разве что спалить все столы и стулья, чтобы разжечь «goulach Kanone»[79]!

По этому случаю мы провели последнюю церемонию (мы все знали, что именно таковой она и станет) для гарнизона замка как войскового подразделения. Все произнесли обычные речи, комендант — отдал последний Sieg heil для фюрера. В последний раз мы все вместе пропели «Deutschland uber alles» и «Horst Wessel». Думаю, каждый из присутствующих на этом мероприятии что-то утратил для себя — будь то почти религиозная вера для одних или просто надежда для других. Некоторым из нас казалось, словно подлый враг пал, его пузырь гордости лопнул, но мы не с триумфом встретили его крах. Одни видели в этом противнике обманувшего ожидания лидера, другие — самих себя. Падение лидера не могло не навлечь несчастья и страданий на всех и каждого — от его фанатичных приверженцев, через толерантных сотрудников, до равнодушных скептиков и так далее вплоть до аполитичных солдат и гражданского населения. Степень подобного краха никто из присутствующих на этом последнем торжестве в честь вермахта оценить не мог, но все мы знали, что будущее было мрачно и всем и каждому уготовило лишь несчастья.

В городе партия снова наскребла себе несколько верноподданных и лояльных членов организаций — юношей и девушек.

Хаос на железных дорогах и автомагистралях коснулся каждого — но партийная разведка на всех уровнях и доносы шпионов заставляли народ помалкивать. До самого конца сохранялась иллюзия единства между правительством и управляемыми, но ежедневно каждый отдельно взятый человек слышал, видел и ощущал контраст между окружающими его фактами и уверениями пропаганды.

Наше министерство иностранных дел на этот раз открыло глаза шире, чем обычно, и начало выглядывать в будущее. Наконец-то, сочло оно, возможно, настал подходящий момент, чтобы извлечь пользу из возможных связей среди пленных. В Кольдиц направили должностных лиц для зондирования старших французских и британских офицеров. Между ними проводились частные беседы. Не знаю, вышло ли что из этих встреч — немного поздновато прибегать к попыткам восстановить отношения. Французский генерал Флавиньи, по-прежнему помня о смерти генерала Месни, отказал даже в формальной встрече с должностным лицом, с которым его пригласили побеседовать. За это через несколько дней его отослали назад в офлаг 4А в Кенигштайне — куда (и это я говорю с благодарностью) он прибыл в целости и сохранности вопреки общему ожиданию телеграммы, что и он тоже был на полпути «застрелен» при попытке к бегству.

Один незначительный инцидент для иллюстрации царившего среди нас хаоса. Однажды вечером бургомистр из соседней деревни прислал нам небольшую, разношерстную группу людей — русских, французов, югославов и двух негров, — числившихся в рабочих группах в недавно ей ставшей передовой зоне к востоку. Как и многие сотни и тысячи других, они просто все вместе двинулись на запад. Устав от добывания себе пропитания, они принялись красть. Бургомистр окружил их и передал нам как ближайшей еще действующей военной организации.

Я разместил эти сорок с лишним беглецов (называйте их как хотите) в пустующем здании за замком и раздобыл им еды, которую только смог наскрести в нашей столовой и кухне. Не успели мои люди отнести им пищу, как они буквально набросились на нее (иного слова не придумаешь). В результате половине не досталось ничего вообще. Я достал немного хлеба и джема, по одному куску на каждого, под дулом револьвера по очереди вводил их в комнату и там выдавал каждому по порции. Я мог проделать это с сорока людьми, но если до такой стадии голода дойдут остальные 2000 обитателей замка?

Правительственные распоряжения, касающиеся нормирования питания, разведения домашней птицы, содержания кроликов, участков под посевы и так далее, сыпались на нас ежедневно. Всем им было просто невозможно следовать одновременно, и, как и следовало ожидать, все закончилось угрозами длительным тюремным заключением и смертью.

На Пасху я отправился домой и чудом спасся при воздушном налете. Бомба упала примерно в двадцати ярдах от моего дома; сами мы спрятались в бомбоубежище. Было 31 марта, пасхальная суббота. Остаток увольнения я провел за вставлением оконных стекол или затыканием их картоном в собственном и соседних домах. 4 апреля я вернулся в Кольдиц.

Глава 18

МРАК СГУЩАЕТСЯ

Небольшая группа заключенных в Кольдице, известная как Prominente, увеличилась в ту последнюю военную зиму с трех до двадцати человек. Мы так никогда точно и не узнали, кто именно из окружения Гитлера искал перспективного обмена в своих собственных личных интересах. Что было бы, настань окончание этой неуспешной войны и докатись дела до махинаций и торговли заложниками. Однако, поскольку еще в 1941 году первый Prominente был классифицирован именно так, кто-то, должно быть, заглядывал очень далеко вперед.

В ноябре 1944 года к трем Prominente, Ромилли, Александеру и Хоуптауну, присоединились еще трое — капитан граф Хейг, лейтенант виконт Лэсселс и капитан Эльфинстоун. Большинство пленных 1940 года были предоставлены старой 51-й шотландской дивизией, из чьих рядов происходили большинство наших Prominente. Вскоре после этого лейтенант де Хэмил, который, как и Ромилли, был связан родственными узами с сэром Уинстоном Черчиллем, немножко усложнил положение дел в теперь и без того довольно тесных помещениях Prominente.

Поскольку беглый просмотр «Дебретта»[80] не выявил больше никаких поистине крупных социальных орудий в наших руках, Берлин сделал ставку на сына американского посла в Лондоне, в случае успеха обещавшую большой куш, и лейтенант Джон Уинант попал в Кольдиц за несколько дней до снятия осады замка своими соотечественниками. Все свое недолгое пребывание в замке он провел за отбыванием срока в камерах. В момент прибытия американцев его, разумеется, уже там не было: вместе с другими Prominente его удалили из замка за сорок восемь часов до того. Мы сделали вывод, что меновая стоимость этих людей была не столько в них самих, сколько в их связях. Что мы хотели действительно узнать, так это кого на кого собираются менять в «главном бункере» в Берлине или «южном редуте». Кого или скольких станут предлагать в обмен на фюрера, на Гиммлера и так далее? Но оказалось, что ни одна такая сделка не попала в мирный договор. Во-первых, не было самого этого мирного договора, даже никаких условий капитуляции. Во-вторых, Prominente покинули Кольдиц прежде, чем замок был освобожден, а в Южной Германии царило такое смятение, что в итоге им удалось добраться до американцев в целости и сохранности.