Лайон Де Камп - Лавкрафт: Биография

Другим членом этого круга был Гордон Хатфилд, с которым Крейн враждовал: оба весь вечер изводили друг-друга. В отличие от Крейна, Хатфилд демонстрировал свое отклонение откровенно женоподобными манерами. Лавкрафт позже писал: «Видели бы вы эту вычурную бабу, что я встретил в Кливленде… Я не знал, поцеловать его или убить!»[254]

Лавкрафт также узнал о друге Лавмэна по переписке Кларке Эштоне Смите (1893–1961), некоторые письма и рисунки которого Лавмэн показал ему. Смит вел в сельской северной Калифорнии почти такую же отшельническую жизнь, как и Лавкрафт в Провиденсе. За исключением нескольких поездок в Сан-Франциско и Кармел, где он обучался у богемного поэта Джорджа Стерлинга, Смит почти всю свою жизнь провел близ Оберна, штат Калифорния.

Его отец — англичанин купил участок холмистой лесистой местности в миле от Оберна и занялся там разведением птицы, не особо, впрочем, преуспев в этом. Обоим родителям Смита было около сорока, когда он родился.

Смит решил стать поэтом рано. Он бросил школу в восьмом классе и занялся самообразованием посредством таких героических мер, как прочтение всей энциклопедии и полного словаря. Как и Лавкрафт, он страдал длительными приступами неопознанной болезни.

В молодости Смит ненавидел Оберн, называя его «чумной дырой». В городе у него были продолжительные любовные связи с замужними женщинами. Из «трех мушкетеров» «Виэрд Тэйлз» — Лавкрафта, Смита и Говарда — он был единственным, чью нормальную мужскую сексуальность никто и никогда не подвергал сомнению.

Когда здоровье Смита улучшилось, он понял, что в Америке двадцатого века поэзией на жизнь не заработать. Поэтому он нанимался на временную работу: лесорубом, сборщиком фруктов, горняком, наборщиком и ночным редактором местной газеты.

Стихотворения Смита стали появляться с 1912 года в газетах, журналах и небольших сборниках: «Шагающий по звездам» (1912), «Оды и сонеты» (1918) и «Чернота и хрусталь» (1922). В 1920 году он сочинил знаменитую большую поэму «Едок гашиша»:

Склонитесь: император снов есмь я,Себя венчаю солнцем многоцветнымМиров немыслимых и потайных,В их облачаюсь небеса, когдаПарю в зените тронном, озаряяСредь космоса без края горизонты…[255]

Как и Лавкрафт, Смит иногда писал о воздействии наркотиков, но решительно отрицал, что пробовал какие-либо из них. Оба говорили, что у них и без наркотиков есть все необходимые кошмары.

Когда стихотворения Смита увидели свет, западные публикации прославляли его как гениального юношу, равного Мильтону, Байрону, Китсу и Суинберну. Его старшие коллеги Бирс, Стерлинг и Де Кассерес провозгласили его ведущим поэтом Америки тех дней. Что же тогда случилось с поэзией Смита, столь щедро восхвалявшейся во времена ее появления? Можно было бы подумать, что ее всю похоронили вместе с автором, как это говорили о музыке Рубинштейна. Из сегодняшних знатоков поэзии большинство даже и не слышали о Смите.

В стихотворениях Смита, большинство из которых либо сверхъестественно-фантастические, либо любовные, не было ничего неуместного. Они живые, волнующие, запоминающиеся, красочные своей декадентской пышностью, высокохудожественные и технически безупречные. Но вкус публики всегда меняется непредсказуемо, так что такой вещи, как прогресс, в искусстве в действительности не существует. За последние десятилетия под влиянием Элиота, Паунда и других американская поэзия ушла в направлении, совершенно отличном от смитовского. Большинство его стихотворений написаны в размеренных формах, вроде сонета, тогда как почти вся современная американская поэзия (так называемая) написана белым стихом.

Достоинство этого бесформенного «стиха» заключается в том, что он прост. Это поэзия ленивых, или поэзия в черновике. Ее может писать кто угодно — даже ребенок или компьютер, — и ее действительно пишет кто угодно. И это приносит ей популярность, поскольку в нынешней обстановке сверхуравниловки — когда на конкурсе рисунков побеждает орангутанг из Топикского зоопарка[256] — принято считать, что если задача не может быть выполнена любым, то за нее и вовсе не следует браться. Делать или восторгаться чем-либо, что требует выдающегося таланта, напряженных усилий и строгой самодисциплины, есть элитарность — что считается крайне безнравственным.

В 1922 году Смит стал известен в Калифорнии как поэт, выступающий в дамских клубах. Он начал писать сверхъестественную фантастику, в связи с которой он главным образом ныне и вспоминается, лишь через несколько лет. Он также увлекался рисованием, живописью и скульптурой.

Смит допускал ошибку, занимаясь скульптурой и графикой без формального обучения. В этих областях искусства, как в боксе среди спортивных дисциплин, разрыв между любителем и профессионалом просто огромен, и у самоучки весьма мало шансов. Поэтому резные работы и рисунки Смита оставались в лучшем случае талантливым примитивизмом.

Лавкрафт написал Смиту из Кливленда, восторгаясь его стихами, рисунками и акварелями. Так завязалась переписка, продлившаяся всю жизнь Лавкрафта.

Лавкрафт провел в Кливленде больше двух недель. По дороге домой он остановился в Нью-Йорке, где снова поселился у Сони. Она прекрасно готовила и испекла яблочный пирог для его тетушек. Соня и Лавкрафт всё звали их погостить, и Энни Гэмвелл приехала в октябре.

Лавкрафт посещал места вроде знаменитого Американского музея естественной истории. Он выискивал остатки колониальной архитектуры — например, особняк Юмела в Вашингтон — Хайтс. Мортона также увлекали эти экскурсии, у Лонга же они вызывали скуку. Лавкрафт и Лонг сочинили поэму, начинающуюся:

Заре Эдгар А. По (?)Посвящено мисс Саре Лонгхёрст — июнь 1829 г.Вчера я любовался вамиПод света желтого лучами,Что лились с маковой луны,Как нотки песни снов страны.

Они «состряпали сообщение от стодвадцатипятилетнего отшельника из Мэна, у которого была неизвестная поэма По». Галпин, которому они послали этот подлог, не поверил, что стихотворение действительно было написано самим Эдгаром По. Он, однако, весьма хвалил его как принадлежащее одному из лучших подражателей По — пока не узнал, кто его сочинил на самом деле. Тогда он нашел в нем изъяны.

Лавкрафт писал для Буша, который к тому времени утроил оплату до одного доллара за каждые восемь строк тех отвратительных стихов, что Лавкрафту приходилось править. Он познакомился с другом Мортона Эвереттом Макнейлом, когда-то имевшим успех в качестве автора приключенческих романов для мальчиков, но теперь в старости испытывавшим трудные времена. Лавкрафт отказался навестить родственников отца в Нью-Йорке, будучи уверенным, что они «чопорные, ханжеские, обыкновенные и лишенные воображения» люди[257].