Лестер Хемингуэй - Эрнест Хемингуэй. Обреченный победитель

– Там ты можешь быть полковником, Билл. Ты будешь командовать подразделениями. А я буду твоим капитаном. А ну-ка, джентльмены, постройтесь!

Эрнест пригласил жестом владельца сахарного производства Торвальда Санчеса, Отто Бруса из Пигготта и несколько собравшихся вокруг друзей, внимательно слушавших разговор.

– Порядок, Билл! Вот и мы, в одной шеренге. Здесь четыре водителя «скорой помощи». Ждем твоих приказов, мой полковник! Помни, Билл, на войне случаются самые непредсказуемые вещи. Внимание! А сейчас, Билл, подразделение готово к смотру!

Группа добровольцев неподвижно застыла, а Эрнеста просто распирало от гордости. Билл Лидз прошелся вдоль шеренги. На его яхте экипаж был гораздо многочисленнее этой группы. Но он смотрел на них с изумлением.

– Отличное подразделение!

– Так точно, полковник! – Эрнест протянул руку для приветствия, а новоиспеченный командир салютовал поднятым кулаком. Среди всеобщего хохота Лидз едва смог прийти в себя. Ему помогли усесться и принесли выпивку.

– Билл, я предупреждал, что война полна неожиданностей. Теперь ты это знаешь.

Лидз кивнул, держа в руке бутылку. Но тем не менее, он выделил достаточно денег для покупки дюжины полевых госпиталей, укомплектованных хирургическим оборудованием и медикаментами, чтобы помочь страдающим раненым обеих воюющих сторон. Но все это так и не попало в Испанию. Груз был задержан во время транспортировки согласно американскому акту о нейтралитете, запрещающему отгрузку любого оборудования в Испанию.

Тем летом Эрнест подписал второй контракт с Североамериканским газетным альянсом. Это было сделано ради подтверждения устного договора между Джоном Уилером и Эрнестом. Условия оплаты остались прежними, но в этом контракте были достигнуты особые соглашения по периодичности подачи материала. Теперь Эрнест мог отсылать несколько сообщений за короткий промежуток времени, если, по его мнению, развитие событий требовало этого. Но его гонорар не мог превысить тысячи долларов в неделю, независимо от количества подготовленного им материала. Синдикат обладал исключительными правами на его сообщения, оставляя ему свободу действий в любых других направлениях. Была обоюдная договоренность, что если военные новости потеряют свою актуальность к концу августа, то следующие три месяца не будет необходимости в освещении событий.

Премьера фильма состоялась в Белом доме. Перед просмотром Джорис Ивенс вместе с Эрнестом приехали из Нью-Йорка. Их пригласили на обед с президентом. Все прошло замечательно, и гостям предложили провести ночь в Белом доме.

– У них настоящие фрукты в комнатах для гостей, Барон, – рассказывал мне Эрнест, – не восковые муляжи, как на магазинных витринах, а сочные груши, яблоки и персики в больших чашах. Я утащил пару яблок, когда уходил. У них был восхитительный вкус.

Кое-что еще произошло тем летом. Это оказало сильное воздействие на карьеру Эрнеста и его личную жизнь. Когда он находился в Ки-Уэст, Марта Геллхорн, молодая писательница, опубликовавшая одну книгу и преуспевающая в работе с журнальными изданиями, пришла, чтобы взять интервью у Эрнеста для какой-то статьи. Марта была высокой блондинкой из Сент-Луиса с очаровательными ножками, отменным чувством юмора и способностью к писательскому творчеству. Она зашла в бар «Слоппи Джо» и, увидев имя Эрнеста на одном из стульев, спросила, действительно ли он приходит сюда.

– Когда он в городе, то приходит всегда, – ответил Скиннер, крупный и проницательный негр, управлявший баром, когда его владелец Джо Рассел был в отъезде. – Сейчас около трех часов. Если он здесь, то сейчас должен прийти.

Эрнест вошел спустя несколько минут, огляделся и остался доволен увиденным. Их познакомили друг с другом, и они разговорились как старые друзья еще до того, как опрокинули первый стаканчик. Эрнесту понравилась идея написать статью. Он вел себя открыто, деликатно и по-детски непосредственно.

Марта, в свою очередь, была мгновенно очарована Эрнестом. Он говорил так же хорошо, как и писал, и мог выглядеть забавным, если хотел того. В то же время он был твердо убежден в том, что одного таланта в искусстве недостаточно. Его нужно использовать для того, чтобы изменить мир к лучшему, а это включает в себя борьбу за свободу человека, где бы она ни была ущемлена. У него были великие планы относительно его второй поездки в Испанию, и он убеждал Марту присоединиться к нему и все увидеть своими глазами, если для нее это действительно будет возможно. Марта в своей первой книге наглядно показала некоторые моменты человеческой жестокости и уже согласилась с мнением Эрнеста в том, что писатель должен делать все возможное со своей стороны для отстаивания человеческих прав и достоинства.

В середине августа в Нью-Йорке, готовясь к поездке в Испанию, Эрнест зашел в кабинет Макса Перкинса в издательстве «Скрибнерс» и случайно встретил Макса Истмена. Макс был критически настроен по отношению к писательской позиции Эрнеста, утверждая, что в его произведениях есть душок нереальности. Его критику считали обычным комментарием, который всегда проскакивает в письмах читателей к редактору издания. На этот раз они впервые встретились в одной комнате. Дружелюбность скоро уступила место непристойной брани и, пока Макс Перкинс оставил их наедине на некоторое время, произошел непродолжительный обмен физическими энергиями, после чего каждый отправился делать свое заявление для прессы. Истмен заявил, что он боролся, в то время как Эрнест боксировал, но, тем не менее, одержал победу. Эрнест утверждал, что он поставил Истмена на место, и у него есть книга с кровавым пятном, как доказательство его меткого удара. В офисе Перкинса после этого царил полный беспорядок, что дало литературному миру повод для острых шуток и повторялось в газетных колонках и на вечеринках еще несколько месяцев.

За лето, проведенное на Бимини, Эрнест сделал окончательную правку книги «Иметь и не иметь», запланировав ее публикацию на осень. В качестве прототипов героев он использовал образы своих друзей, которые, по его мнению, представляли ценность для общества, несмотря на всю свою эксцентричность. Если Эрнесту кто-то не нравился, он расправлялся с этой персоной, как медсестра с мухой, случайно влетевшей в больничную палату.

Его новая книга, где он впервые показал переход от наслаждения жизненным опытом к оправданию собственной жизни, по его словам, была самым важным произведением, которое он когда-либо написал. До этого его не волновало, как проходит жизнь, поскольку он был плодотворен в своем творчестве, и ему было наплевать на жизни других людей.