Миньона Яновская - Роберт Кох

В Одесской городской больнице, где отобрали чистые с бактериологической точки зрения флаконы с туберкулином, произвели четырехмесячные клинические испытания. На большинство больных препарат не оказал никакого действия и не препятствовал развитию туберкулеза, хотя и попалось среди множества чахоточных несколько человек, которые в процессе лечения туберкулином прибавили в весе и даже стали меньше кашлять.

Такие же неутешительные наблюдения сделали врачи и в других больницах других городов и стран. И вывод у всех был единодушный: новый туберкулин, хоть и отличается чем-то от старого, как лечебное средство при чахотке негоден, перспектив не имеет и распространения не получит.

В 1897 году в Москве собрался XV Международный конгресс медиков. На конгресс съехались всемирно известные ученые: инфекционист Видаль, хирург Кохер, физиотерапевт Лейден и другие. Но «гвоздем» конгресса был Вирхов. Ему исполнилось уже семьдесят семь лет, и эта живая история современной патологии, медицинских революций своего века, этот некоронованный король притягивал к себе всеобщее внимание.

С годами этот гордый, умный, в общем удачливый, всегда занятый и несколько высокомерный человек, вся жизнь которого прошла под знаком его гениальности, стал мягче, доступней, обаятельней. Мудрость светилась в его подобревших, глубоко посаженных глазах с желтоватой, как у всех стариков, пленкой на радужке. Но эта старческая желтизна не была заметна — обращали внимание только большие, пронзительные темно-карие глаза; как не заметным оставалась старческая вздутость вен, а самые руки, написавшие тысячу ученых трудов, препарировавшие более двадцати шести тысяч трупов, описавшие несравненные микроскопические картины разных больных тканей, — эти руки притягивали к себе все взгляды.

Несравненный эрудит, находившийся в том возрасте, когда бури и страсти уже не затрагивают душу, Вирхов не испытывал ни малейшей радости от того, что на этом конгрессе еще раз окончательно провалился новый препарат коховского туберкулина.

Конгресс почти единогласно высказался за непригодность этого «лекарства» для лечения туберкулеза. Но у конгресса была масса более важных дел, и «коховский вопрос», в сущности, занял совсем мало времени.

Все последние двадцать лет своей жизни Кох периодически возвращался к туберкулину. С упорством, достойным лучшего применения, он пытался усовершенствовать его, создавал все новые и новые виды, никак не желая понять, что порочными были тут самые теоретические предпосылки: его средство не могло стать лечебным.

Кто может обвинить его в этом? Ведь сам-то он свято верил в целебные действия туберкулина! Он понимал: что-то тут не так, что-то не то. Но в том, что идея верна, что именно отсюда надо начинать поиски спасения от чахотки, он не сомневался.

Потерпев поражение с новым туберкулином, Кох с женой отправились в дальнее плавание, на сей раз в Индию.

Чума. Черная смерть. Уже несколько лет она не появлялась. И вдруг внезапно вспыхнула в Китае, а через два года перекинулась в Индию. Йерсен — во Франции, Китазато — в Японии одновременно открыли возбудителя чумы. И не было ни у кого сомнения, что эпидемия, напавшая на Индию, — эпидемия бубонной чумы.

Немецкая комиссия — Кох, Гаффки, Пфейфер и несколько других ученых — выехала в Бомбей. Здесь чума шла уже на спад, хотя ученые успели еще проделать несколько опытов с предохранительной прививкой — сывороткой иммунизированных животных. Но, если в Бомбее эпидемия шла на убыль, то в ста километрах от него, в небольшом городе Даман, она особенно разгулялась.

Кох и Гаффки выезжают в Даман.

Странное впечатление производит этот город: хижины почти пусты, живут в них только немощные старики да кое-кто из детей. За короткий срок чума уничтожила здесь две с половиной тысячи жителей из десяти. Но куда же девались остальные?

Остальные бежали. Они покинули свои дома и ютятся в наскоро построенных хижинах на берегу моря.

Кох бредет по узкой улочке. Тишина, смертный покой. И вдруг он слышит слабый стон. Откуда-то с конца этой мертвой улочки, из полуразвалившейся хижины, где по всем признакам давно уже никто не живет.

Кох толкает ногой дверь. Стон становится явственней. На полу лежит обнаженный мальчик лет десяти и стонет в полусознании.

— Как могли бросить здесь этого ребенка? — с болью и возмущением спрашивает Кох.

Молодой индус, на время эпидемии ставший санитаром, пожимает плечами.

— Страх сильнее любви, господин. Прежде больных бросали в ямы и замуровывали там, чтобы здоровые не заболели от них…

«Народ знает, что болезнь передается от человека к человеку, — подумал Кох. — Он это знал, наверно, задолго до того, как европейские ученые впервые услышали о существовании микробов и узнали о их свойствах вызывать определенные болезни. Быть может, знания этого индуса пригодятся еще мне…»

Приказав доставить мальчика в чумной барак, Кох продолжает обход. Всюду перед старыми сараями валяются трупы крыс. Множество полуразложившихся трупов, от которых исходит тяжелый, тошнотворный дух.

— Откуда здесь столько дохлых крыс?

— Их тут множество, — охотно отвечает индус. — Они сдохли давным-давно — болеть-то крысы начали еще до того, как первый наш человек свалился в чуме!

Вот оно что!.. Этот юноша опять-таки знает куда больше, чем все наши ученые, вместе взятые! Крысы заболевают раньше; после них начинают болеть люди. И крыс тут множество… Не надо быть особенно внимательным ученым, чтобы сопоставить крысиную эпидемию с эпидемией человеческой чумы.

Торопливо вернувшись в госпиталь, где расположилась немецкая комиссия, Кох заявляет своим помощникам:

— Первое, что мы должны сейчас сделать, — заняться исследованием крыс. Их тут невиданное количество!..

Ассистенты ничуть не удивляются: крысы так крысы, ведь недаром же Йерсен и Китазато выделили чумного микроба из трупов крыс! В лабораторию приносят первые крысиные трупы, и трое немецких ученых вместе с Кохом погружаются в исследования.

А что будет, если и в этих крысах действительно окажутся чумные бактерии? Так вот, запросто попадут они в кровь исследователей, и страшная чума подберет еще несколько жертв?.. Нужно быть осторожными, нужно беречься — никому не хочется умирать; но нужно продолжать опыт: смерть на благо науки — оправданная смерть.

Разумеется, эти мысли не приходят в голову ни одному из них. Для этих людей не играет роли материал для опыта — будь то кролик, обезьяна или труп погибшей от чумы крысы. Важна суть опыта и его результаты. А риск — так кто же без риска может заниматься изучением заразных болезней? Риск, конечно, большой, но не они первые, не они последние…