Виктория Бабенко-Вудбери - Обратно к врагам: Автобиографическая повесть

— Я думаю, ему скучно со мной, — начала она.

— Ты серьезно опять влюблена, Шура? — спросила я. — А твой мальчик там, в «отеле»?

— Ах, это было невинное увлечение ребенком. Константин — настоящий мужчина, — сказала она.

Я не сразу ответила.

— А что ты скажешь, если и я влюблюсь в Константина?

Шура громко рассмеялась:

— Тогда мы обе будем несчастны!

После этого разговора мы все еще каждый вечер продолжали наши прогулки. Вскоре я заметила, что Беня начал хмуриться, особенно, когда Константин разговаривал со мной. В его взгляде, как мне показалось, была даже какая-то неприязнь к своему другу. В свою очередь, Шура тоже начала дуться, когда Константин в разговоре уделял мне больше внимания. Однажды она даже отказалась идти на прогулку. Она притворилась, что у нее болит голова:

— Я останусь сегодня здесь. У меня болит голова! — объявила она.

— Ты, наверное, ревнуешь меня к нему, — сказала я, — я так и знала, что этим кончится.

— Иди одна. Потом мне расскажешь, — бросила она, отворачиваясь к стенке.

К моему удивлению, на прогулку пришел один Константин.

— А где Беня? — спросила я.

— У него болит голова.

Теперь я рассмеялась. Я сказала ему, что то же самое мне ответила Шура на предложение идти гулять. Но мы все же пошли нашим обычным маршрутом. На этот раз говорили мы мало. Нам обоим стало как-то неловко вдруг очутиться наедине. Где-то на третьем витке Константин остановился за бараком:

— Теперь я знаю, почему Беня не пошел со мной: он думает, что я отбиваю тебя у него.

Я прижалась спиной к бараку и посмотрела на Константина.

— Я не влюблена в Беню.

Хотя было уже довольно темно, я заметила, как Константин прищурил глаза и испытующе посмотрел на меня. Затем он медленно приблизил свое лицо к моему, крепко обнял меня сильными руками и прижал свои горячие губы к моим. И случилось невиданное: статуя превратилась в живое существо, и жизнь струилась из нее, захватывая меня и перенося в другие сферы. Так мы долго стояли за бараком и целовались…

— Пойдешь со мной завтра в кино? — спросил Константин, выпуская меня из своих объятий. — Идет замечательный фильм — «Смейся, Паяц!».

— Да, — ответила я, умалчивая о том, что в прошлый вечер отклонила приглашение Бени пойти на этот же фильм. — Я бы хотела посмотреть «Смейся, Паяц!».

Мы расстались. Но я не сразу вернулась в барак. Я постояла еще немного на улице, обдумывая, что мне сказать Шуре.

Солгать ей что-нибудь? Но это будет нечестно. Молчать? Это может навлечь подозрение, к тому же мои глаза, в которых я сама чувствовала избыток радости, могут меня выдать. Итак, я решила идти в барак, не думая об этом. Что будет — то будет!

— Ну, как было втроем? — спросила меня Шура, когда я села на свою постель.

— Нас было двое, — ответила я.

— Как так? Ты и Беня?

— Нет, Константин и я.

— Да что ты! Ну, как же это было? Рассказывай, рассказывай! — и Шура ближе придвинулась ко мне.

— Как всегда. Он пригласил меня в кино. Хочешь пойти с нами?

Шура минуту помолчала.

— Нет… Лучше я не пойду. Иначе он подумает, что я бегаю за ним. Нет. Бегать за ним я не стану! Это он должен знать! — твердо сказала Шура, и в ее голубых глазах блеснул огонек гордости.

В воскресенье, ровно в двенадцать часов дня, Константин ждал меня у выхода. Не стесняясь никого, он обнял меня за плечи, и мы направились в городок к кинотеатру. Перед зданием кино я сняла мой знак, и Константин купил два билета. Мы стояли у входа в зал и ждали конца первого сеанса. Когда все вышли, Константин, положив руку мне на плечи, повел меня в зал. Вдруг он сильно прижал меня к себе:

— Ты видела?

— Что? Я никого не видела!

— Беня, — шепнул он мне на ухо и сильно побледнел.

Когда мы сидели в зале и смотрели фильм, я совершенно забыла, что он говорил о Бене. Фильм полностью поглотил меня. Это был действительно один из самых интересных фильмов, которые мне когда-либо приходилось видеть. Только после фильма, когда мы выходили, Константин опять заговорил:

— Вон там Беня. Он смотрит на нас. Ты видишь?

Но я не сразу заметила Беню в толпе. А когда я его увидела, он отвернулся. Немного позже, уже на улице, Константин сказал:

— Я не могу забыть выражения его лица. Оно было… как у Паяца… Он, наверное, обижен. Он видел нас и нарочно не подошел к нам.

— А ты очень об этом беспокоишься? — спросила я.

— Если бы ты видела его лицо! Оно было, как у Паяца…

— Ну что ж! Все как-то уладится, — сказала я, чувствуя легкую досаду на Константина. Но он молчал, о чем-то задумавшись, и моя досада перешла вдруг в странную растерянность.

— О чем ты думаешь? — спросила я.

— О Бене. Он стоит передо мной, как призрак.

— Но ведь я здесь, в сущности, не при чем, — ответила я немного неуверенно. Ведь Константин не знает, что я отказала Бене пойти с ним на этот фильм.

— Да, но…

Константин не договорил. Он вдруг резко повернулся ко мне и с убеждением в голосе сказал:

— Нам надо расстаться… так нельзя. Мы должны расстаться.

Я чувствую, как мои руки бессильно опускаются и внутри все стынет. Куда делась та приподнятость и полнота чувств, которую я каждый раз испытывала при встрече с Константином? Как окаменелая, я остановилась.

— Почему? — спросила я еле слышно.

— Беня мой друг. Мы вместе учились в школе и в университете. Нас вместе забрали в Германию. Я не могу его обижать, делать ему больно. Понимаешь?

Я ничего не ответила. Минуту спустя, как бы самому себе, Константин добавил:

— Теперь я понимаю его поведение. Так вот в чем дело. Я не думал, что он это серьезно…

А я стояла и не могла говорить. Каждое его слово рвало мне душу. Наконец мы медленно направились в лагерь. Когда я осталась одна, я ушла за барак и села у забора. Так я сидела до наступления сумерек. Успокоившись, пошла в комнату и, не разговаривая ни с кем, легла спать.

Так закончилась эта не начавшаяся любовь. Наши прогулки вокруг бараков тоже прекратились. Мы виделись только на заводе. Иногда мы с Константином, встречая друг друга, обменивались незначительными фразами, хотя каждый раз при виде его меня охватывала непонятная тоска. Только через неделю я рассказала об этом Шуре. Выслушав меня, она сказала:

— Тем лучше. Что было бы, если бы ты сильно влюбилась в него? Рано или поздно вам надо было бы расстаться. Ведь у нас с ними нет будущего.

Вероятно, Шура была права.

Грузинский доктор

С мужчинами остовцами немцы обращались гораздо хуже, чем с женщинами. Их посылали на самые тяжелые работы — на транспорт, на погрузку и выгрузку тяжелых ящиков со снарядами. Но часто мужчины, особенно те, которые работали на станции при погрузке разного рода сырья и снарядов, могли легче войти в контакт с немецкими рабочими. Из этих контактов многим стало ясно, что далеко не все немцы были настроены против нас, остовцев. От немцев можно было также узнать кое-что о ходе войны. Пользуясь этой своего рода свободой, некоторые молодые люди решались даже бежать, хотя в большинстве случаев побеги заканчивались неудачно — пойманных отправляли в концлагеря. Но это не останавливало никого из молодых. Часто в свободное время молодые люди приходили в наш барак «вербовать» девушек на побег. С девушками побеги удавались чаще. Но девушки редко соглашались. Риск был слишком велик. Кроме того, многие надеялись, что война скоро кончится и можно будет ехать домой.