Григорий Дольников - Летит стальная эскадрилья

- Пожалуйста, Петя, покажи мне твою правую руку, нет ли у тебя на ней шрама? - попросил я как можно ласковее.

Петя вначале никак не хотел показать мне руку, но затем я все же убедился по давно зарубцевавшемуся шраму, что передо мной соседский мальчик, которого я нянчил в детстве и который по моему недогляду упал на чугунный горшок, об его острые стенки сильно поранив руку.

- Ты что же такой маленький, ведь тебе уже, должно быть, пятнадцатый год? - сказал я, подавляя тяжелый вздох.

- Да, пятнадцатый. А вы откуда знаете?

- Так я же нянькой у тебя был. Зовут меня Григорием Дольниковым.

И тут мальчик признался:

- Я думал, что вы фашист - вон и погоны золотые!

При освобождении наши войска прошли мимо Сахаровки, и, естественно, многие жители так и не увидели наших солдат и офицеров в новой форме - с погонами. Поэтому и Петя так настороженно-пугливо отнесся ко мне. От него я узнал все подробности о жизни деревни. Наша Сахаровка пострадала от немцев меньше других деревень, хотя выглядела очень унылой, неухоженной, какой-то голой. Не слышно было ни лая собак, ни домашних птиц - их попросту не было. Лишь корова, которую пас Петя, чудом осталась на всю деревню.

И вот встреча с матерью. Как ни готовился я к ней, но, увидев маму, внутренне содрогнулся. Мало что осталось прежнего: неимоверно худая, не по годам состарившаяся, с потерявшими блеск глазами...

- Здравствуй, мама. Не узнаешь? - волнуясь, проговорил я.

- Сынок, Гришенька, ты ли? Не признала сослепу - глаза выплакала... - Она еще что-то приговаривала, вздрагивала, прижавшись ко мне своим исхудалым телом, и холодными губами целовала в лоб, глаза, щеки...

Через некоторое время слух о моем приезде разошелся по всей деревне. К нашему дому потянулись женщины, детишки. Многих я не узнавал, многие, глядя на меня, крестились и плакали.

Единственный мужчина в деревне, которого я особенно ждал, пришел уже ближе к вечеру. Это был мой дядя Яким. Когда-то необыкновенно сильный физически, он стоял передо мной сутулый, как-то даже ниже ростом и уже не казался великаном. Занимая должность председателя колхоза, днем и ночью дядя Яким работал в поле, поднимал с подростками и женщинами разрушенное хозяйство. Подойдя ближе, он обнял меня и вдруг как-то сник, и я почувствовал, что, уткнувшись мне в плечо, он рыдает, не в силах произнести что-либо членораздельное. Война надломила этого волевого и мужественного человека.

- Что же ты, дядя, плачешь - радоваться надо! - попытался я разрядить обстановку.

- Всю радость немцы вышибли. Не помним, Гриша, как смеяться можно, проговорил он наконец.

Но жизнь в Сахаровке все же возрождалась, твердо и уверенно набирала силу. Уже на другой день рано утром я услышал девичьи песни где-то недалеко в поле. Впрягшись в плуг, девчата вспахивали землю. Таких необычных упряжек было несколько. И что удивительно: работая от зари до зари, не каждый день даже досыта поев, женщины пели...

Несколько дней короткого отпуска со всеми вместе трудился и я, с каждым днем все больше и больше убеждаясь, какой огромный материальный и моральный ущерб был нанесен народу опустошительной войной. Я видел детей, не по-детски взрослых, лишенных незамысловатых радостей отрочества и юности, молодых девушек, так и не увидавших молодости, не по возрасту состарившихся. Но люди самоотверженно и страстно брались за дело, залечивая тяжелые раны войны, врачуя ее мучительные ожоги.

...В день моего отъезда мать проснулась еще задолго до рассвета, а может, и вовсе не спала в ту ночь. Только уже не во сне, как казалось сначала, а наяву слышу, как, сидящая у моего изголовья, она глухо всхлипывает и причитает:

- Соколик мой прилетел, ненаглядный, и опять за порог в далекие края, и опять я одна остаюсь. Младшенький Володька опять же в разлуке, на чужбине. Ох, горюшко мое, за что же меня так карает всевышний!..

Я уже не спал. От горьких материнских слез комок подкатился к горлу трудно утешить перенесшую столько горя мать.

- Родная, что так маешься? Теперь все будет хорошо, скоро и Володя вернется. А там, может, и я поближе буду, станешь в гости приезжать.

- Сынок мой родненький, знать, не дождусь я того дня, чтобы вы собрались в родную хату. Повырастали, разлетелись, слава богу, хоть выжили...

Расставание наше было нелегким, безрадостным...

* * *

Через несколько дней; и, конечно, снова с большими приключениями, я доехал до города, где предстояло учиться на курсах. Следов войны здесь не было, но уровень жизни населения оказался не намного выше, чем в районах, пострадавших от фашистской оккупации. И здесь все отдавалось фронту во имя победы, а теперь люди делились последним, как братья и сестры, помогая восстанавливать разрушенное.

Сдав документы, я направился в общежитие. Навстречу попалась группа офицеров, по разговору за версту было слышно - пилоты. Ребята выразительно жестикулировали руками, и, хотя до них было еще несколько метров, в глаза мне сразу бросилась хорошо знакомая фигура, чем ближе, тем яснее и отчетливее. Капитан с множеством орденов на груди - бывший командир отделения Вася Гущин, старшина четвертого звена нашей доброй памяти третьей эскадрильи Батайской летной школы.

Мы с Василием были не только старшинами звеньев, но и хорошими друзьями. И вот уже более трех лет, как расстались после окончания школы.

- Братцы, привидение! Сам Гришка-белорус воскрес! - прогудел баском капитан и кинулся мне навстречу. - Откуда, куда, вообще, ты ли это? Слух был еще в сорок третьем - тебя вычеркнули из живых. А ты вот он, и даже с ногами, с головой и уже старший лейтенант...

Мы остались вдвоем и, перебивая друг друга, залпом начали выкладывать, хоть и вкратце, каждый о себе, о своей фронтовой жизни.

- А я вот на курсах комэсков уже четвертый месяц. А сегодня еду в краткосрочный отпуск - на свадьбу в родной Брянск.

Я не успел даже расспросить, на какую свадьбу, на какое время отпущен Василий, как он ошеломил меня своим быстро созревшим решением:

- Григорий, у тебя до начала занятий еще почти двое суток. Как хорошо! Махнем со мной в наш Брянск, отгуляем свадьбу, посмотришь моих.

- Но я ведь только документы и пистолет сдал в штаб и никому даже не представился. Надо бы предупредить, - попытался возразить я.

- Большое дело! - воскликнул Василий. - Тут таких, как ты, десятки! Тебя и неделю не хватятся. Поехали, поехали - времени уже в обрез, поезд скоро отходит.

Не мешкая, не рассуждая и не думая о последствиях, я уехал с Васей Гущиным в Брянск на свадьбу, Дорога по нынешним временам не дальняя, но тогда-то мы знали, что меньше чем за сутки до Брянска не добраться, поэтому, когда втиснулись в плацкартный вагон, сразу же позаботились занять хотя бы верхние полки - немного отдохнуть. Благодаря находчивости Василия сделать это вскоре удалось. И все же без ЧП не обошлось. Забираясь наверх, я за что-то зацепился и неуклюже упал. В суете, вагонной неразберихе пассажиры все же заметили, что человек ударился, возможно, получил травму, и заволновались.