Лидия Ивченко - Кутузов

Во главе многочисленного посольства, состоявшего из 650 человек — офицеров Инженерного корпуса и Морского департамента, охраны, обслуживающего персонала, — генерал-поручик и кавалер Голенищев-Кутузов со всей пышностью следовал в селение Дубоссары, где на реке Днестре должен был состояться «размен торжественными посольствами» при строжайшем соблюдении этикета, установленного еще в 1775 году при аналогичной миссии князя Н. В. Репнина. «<…> Не должно Вам соглашаться ни на какое снисхождение, — требовала императрица, — от которого могло бы уменьшено быть достоинство и уважение, подобающее величию нашей империи и званию, на вас наложенному…»9 Со стороны Турции посланником в Петербург направлялся беглербей (наместник) Румелии Рассых Мустафа-паша, ярый противник мирных отношений с Россией. Соответственно, цели у обоих полномочных представителей были разные. Кутузов должен был противодействовать влиянию Французской республики, которая стремилась к союзу с Оттоманской Портой, видя в этом альянсе противовес враждебно настроенным к ней европейским державам. В секретной инструкции «по делам политическим» было определенно сказано: «Не станем тут распространяться о Франции. Разврат и гибельное превращение сего королевства в сущее безначалие не только отдалили все почти державы от сообщения с оным, но и довели до войны, которая ныне уже почти общею учинилася. Из Указу нашего от 8 февраля Сенату данного („О прекращении сообщения с Франциею, по случаю происшедшаго в ней возмущения и умерщвления короля Людовика XVI“. — Л. И.). Вы видели, что мы всякое сношение с сими извергами пресекли. Сего самого Вы и все люди, к свите Вашей принадлежащие, в точности держаться должны, не имея ни малейшего знакомства, ни сообщения с французами, зараженными правилами возмутительными против государя их и повинующимися настоящему мнимому правлению, в руках похитителей и сущих злодеев остающемуся. Да если бы Порта приняла посла или министра, от них назначаемого, запрещаем Вам и всей Вашей свите входить с ним в какое бы то ни было знакомство, принимать от него посещения и делать ему оные взаимно, исповедуя явно образ мыслей наших и всех верных подданных наших, да и каждому благомыслящему человеку свойственный»10. Русский посланник должен был не допустить проникновения французского флота в Черное море и добиться для России благоприятных условий морской торговли не только в Черном, но и в Средиземном море. Последнее обстоятельство со времен Второй русско-турецкой войны особенно настораживало Великобританию, поэтому Кутузов готовился к противостоянию не только с французскими агентами при дворе султана.

7 июня 1793 года Михаил Илларионович доносил государыне, что 4 июня произошел благополучный размен посольствами «после некоторых с стороны турецкой настояний, которые более просьбою именовать должно, чтобы размена воспоследовала не на нашем, а на их пароме, на что мы с генералом Пассеком и почли за должное согласиться в замену всех снисхождений и дабы дальнейшим оспориванием столь маловажного над нами преимущества не отдалить времени и самой размены»11. В отличие от предыдущих посланников, которые проявляли либо замешательство, либо суровую твердость в соблюдении «достоинства империи», М. И. Кутузов, зная нравы, обычаи, характер, а главное, язык турок, умел отличить важное от маловажного, «видел за деревьями лес», отбрасывая препирательства по малозначительным вопросам. Чтобы как можно скорее выполнить главную миссию своего назначения: попасть на предполагаемый театр военных действий и определить степень готовности Порты к войне, проезжая по территории Молдавии, Кутузов от имени Российского двора поблагодарил господаря Михаила Драко-Суцу за оказанные почести и заботу о христианском населении. Однако в донесении императрице посланник сообщил об установленном факте переписки польской оппозиции с Турцией при посредничестве молдавского господаря. Валахскому господарю Александру Морузи Михаил Илларионович «явил вид холодности», поскольку тот всегда более тяготел к Турции и даже арестовал и отправил в Константинополь митрополита Молдавии и Валахии Гавриила. В то время Турции трудно было смириться с растущим влиянием соседа на Дунае, поэтому она всячески стремилась укрепить свои позиции в дунайских княжествах. Правительство Порты вело переговоры с местными князьями Александром Маврокордато, с характерным прозвищем «Безумный», и Александром Ипсиланти-старшим; первому предлагалось стать господарем Валахии, а второму — Молдавии в обмен на принятие турецких условий, но затем «Порта из уважения просьбы нашего посла сию перемену оставила», сообщил вице-консул дунайских княжеств И. А. Равич. У Кутузова было время разобраться с внутренним положением этих земель: путь до Константинополя, в соответствии с протоколом, согласно которому оба посланника должны были въехать в столицы в одно и то же время, всякий раз согласовывая место своего нахождения, занял около полугода! Дорога была не простой, о чем свидетельствует собственноручная записка нашего героя к российскому поверенному в делах в Константинополе А. С. Хвостову: «Здравствуй, любезный мой Александр Семенович. Я занемог было здесь очень, однако же оправляюсь. Больных у меня премножество лихорадками и горячками. Етова дурака куриера оставь у себя. Будь здоров, прости». Не факт, что Кутузов был близко знаком с А. С. Хвостовым, но характерной особенностью больших начальников того времени являлось то, что ко всем, входившим в их свиты, как к домочадцам, они обращались на «ты». В начале XIX столетия эта патриархальность вызывала возмущение и неприятие молодых чиновников (вспомним конфликт между графом М. С. Воронцовым и А. С. Пушкиным в Одессе!), но в ту пору, когда Кутузов ехал ко двору турецкого султана, это было вполне естественно. 26 сентября 1793 года наш чрезвычайный и полномочный посол торжественно въехал в Константинополь.

Местожительство Кутузову было отведено в предместье Пера, основанном генуэзскими купцами еще во времена Византийской империи и напоминавшем итальянские города. Российский поверенный в делах в Константинополе А. С. Хвостов не жалел денег на обустройство посольской резиденции, чтобы она «превосходила в пристойности» другие дома иностранных представительств. Кутузов мог не тревожиться по поводу того, что его забудут при распределении наград: 2 сентября 1793 года в день годовщины со дня заключения Ясского мирного договора государыня пожаловала ему из бывших польских земель на Волыни имение Горошки с двумя тысячами душ мужского пола и даровала назначение «правящего должность губернатора Казанского и Вятского». Вероятно, Екатерина Ильинична была совершенно счастлива. «Сивере и Долгоруков поздравляют меня наместником казанским и вятским. Долгоруков поздравляет и больше, но не верю. Ты, мой друг, уже теперь знаешь, что в праздники было. <…> Курьер из Петербурга еще не бывал, и заставил бы меня сомневаться о пожаловании нам деревни, ежели бы не имел я от всюду поздравлений. <…> Ты, мой друг, по справедливости можешь себе присвоить причину хорошего нашего состояния; но ни тебя, ни детей еще не хочу поздравлять, пока не получу курьера»12. В письме Екатерине Ильиничне заботливый супруг сообщил прежде всего о том, что волновало его «вторую половину» в особенности: «Турки в церемониале не делали никакого затруднения, и министерство велело сказать мне, что из дружбы к особе моей, более Порта желает сделать учтивости мне, нежели Репнину. Таин (деньги на содержание) определили на прежнем основании 400 пиястров на день, да султан, из особого уважения, из комнатной казны прибавляет 200, итого 600 пиястров на день. <…> Визирь на другой день приезда прислал спросить о здоровьи и табакерку с алмазами, чашку кофейную с алмазами и яхонтами чрезвычайной работы и 9 кусков богатых парчей с таким еще вниманием, что каждого цвета по 30 пик здешней меры, чтоб стало на женское европейское платье. Все это ценят слишком на 10000 пиястров. <…> Говорят, бытто велел султан готовить богатые подарки. Министры все живут за городом, но приезжали смотреть моего въезда. Цесарский, прусский и неаполитанский были у меня за одну станцию от Константинополя, и все вообще были с визитом на другой день приезда моего. Я ездил в Буюк-Дере, где обедал у цесарского интернунция. Они все живут хорошо». Женщина во все времена оставалась женщиной: конечно, Екатерину Ильиничну весьма интересовали подарки, поднесенные ее мужу, и почести, ему оказанные. Она жила с ним в одну эпоху и так же, как и все дамы высшего света той поры, знала, что почетное назначение проявляется и в необычных ценных подарках, а уважение, оказанное мужу, распространяется и на его жену. Письмо супруга было адресовано не только ей: она намеревалась прочитать его всем многочисленным гостям, собиравшимся в их доме. Но Екатерину Ильиничну, как и ее гостей, интересовало не только материальное доказательство общественного статуса ее мужа, но подробное описание тех мест, где он находился: «Константинополь вот что: видя турецкие города, между протчим, и Андриянополь, подумаешь иметь воображение и о Константинополе; но ошибешься. Здесь строят, особливо в Фанаре и Пере, так мудрено и смешно, что превосходит воображение. Улицы шириною с лосолев кабинет. Домы превысокие, множество окон, и балконы сходятся в верхних етажах вместе. Над моим домом есть бельведер. Взойдешь на него и увидишь все положение Константинополя: сераль, гавань превеликая, покрытая беспрестанно судами и лодками. Которых, конечно, во всякое время глазом увидишь тысячу. Константинополь с прекрасной Софией, Сулимание, Фанари, Галата, Пера, прекрасной пролив Константинопольский, называемый древними Босфор Фракийский; за ним предместье Скутар в Азии; в нем 200000 жителей; море Мрамора, острова Княжие, мыс Калцыдонский, гора Олимп, la tour de Leandre (Башня Леандра) и множество других мест, — это все видно вдруг. Сии чудеса увидя, не рассмеешься, а заплачешь от чувства нежности»13.