Никто не выйдет отсюда живым - Хопкинс Джерри
В ближайшем кафе Памела заказала Джиму на завтрак спагетти и стакан молока, чтобы наполнить его желудок. “Ты ведь не будешь больше пить, да, Джим?” Памела начала уговаривать его: “Джим?”
Джим сидел молча, глядя на оживлённый бульвар. “Трахни испуганную курочку”, – сказал он наконец.
Через несколько дней они наняли машину и отправились на юго-запад по французским винным районам – через Орлеан, Тур, Лимож и Тулузу, переехали через Андорру в Испанию, посетили в Мадриде Прадо, где Джим нашёл “Сад наслаждений” Иеронимуса Босха, авторскую работу мастера – с таинственным портретом, о котором думали, что это автопортрет самого Босха. Оттуда они поехали на юг в Гранаду, где наибольшее впечатление на Джима произвели Альхамбра, Муришский дворец, который считают наиболее значительным образцом сохранившихся по сей день остатков западной Мохаммеданской архитектуры: крепость с освещёнными солнцем арками и изысканными голубыми изразцами.
Джим и Памела жили хорошо, почти так же хорошо, как она потом хвасталась. Совместное времяпровождение в течение долгого времени в машине и в небольших гостиничных номерах вызывало мелкие ссоры, но раздражение возникало часто и по совершенно непостижимым поводам. Даже когда их на сотню долларов обманул англоговорящий араб, пообещавший им большую порцию хэша, ни Джим, ни Памела сильно не расстроились.
Из Танжера они поехали вдоль атлантического побережья на юг в Касабланку, затем вглубь материка, в Марракеш. Они хорошо ели, пили местные вина и снимали всё на кинокамеру “Super-8”, которую купили перед отъездом из Парижа. Сдав машину, на первой неделе мая они прилетели обратно в Париж после трёхнедельного отсутствия.
Несколько дней их квартира была занята, и поэтому они переселились в “L’Hotel”, прекрасную гостиницу на Левом Берегу, двадцать пять шикарно обставленных номеров которой пользовались большим спросом у приезжих рок-звёзд, которых привлекало то, что однажды здесь останавливался Оскар Уайльд. Вскоре последовали рассказы ещё одного собутыльника Джима и падение из окна“L’Hotel”. Вероятно, он приземлился на крышу машины, один раз подскочил и, отряхиваясь, будто ничего не произошло, пошёл по улицам в поисках места, где можно выпить.
Жизнь на Левом Берегу, таким образом, возвращала Джима на бульвар Санта-Моника, где находились все знаменитые бары. “Cafe de Flore” и “Deux Magots”, где однажды пили Сартр и Камю. “La Coupole” с работами Пикассо, Кле, Модильяни, и ещё больше у колонн (“Art Deco heaven”), где однажды останавливались Скотт и Зельда. (Джим говорил, что тамошняя кухня напоминала кухню Рэтнера в нижней части Нью-Йорка – на Восточном Побережье). Для французской толпы “au courant” недавно были открыты самые хипповые “андеграундные” клубы “Le Bulle” и любимая Джимом серия подвальчиков под названием “Rock’n’Roll Circus”.
Шесть из восьми предыдущих месяцев “Circus” был парижским клубом подобно лосанджелесскому “Whiskey”: громкий, с хорошими группами и хорошей аппаратурой, со спиртными напитками, который посещали “низы шоу-бизнеса”. Но уважаемые “Led Zeppelin”, Ричи Хэйвенс и Джонни Уинтер играли здесь джем, так же, как и участники “Beach Boys”. К весне 1971-го года, однако, клуб стал местом торговли героином, которое часто посещали профессионалы “дна”: проститутки, воры, сутенёры. Диск-жокей, который в начале года крутил записи в клубе, а затем перешёл в “Le Bulle”, американский эмигрант по имени Камерон Вотсон, описывал “Circus” как “остывшую индейку на танцплощадке”. Джиму это, конечно, нравилось. От мнимой до реальной грязи. Для Джима это не всегда было шагом вниз.
В конце первой недели мая, в пятницу 7-го числа, Джим был в “Circus” – пьяный, агрессивный, яростный, он бросался подушками и ломал мебель. Его, очевидно, не узнали схватили и выставили за дверь. Молодой французский студент по имени Жиль Йепремьян увидел Джима, когда тот пытался перекричать клубного вышибалу.
Не-е-егр-р-р…
Джиму надоело кричать, и он пошёл ловить такси. Машина уехала. Он подошёл к другой машине, но ему снова отказали. Он снова начал кричать. Жилю, который почти не понимает по -английски, показалось, что Джим кричал “Я хочу мяса! Я хочу мяса!”
Жиль узнал Джима и подошёл к ещё одному такси, уговаривая взять их. Но как только машина переехала Сену, Джим заставил их выпустить его. Ему захотелось искупаться. В предрассветном тумане прогуливались двое полицейских, их накидки и шляпы выглядели до боли знакомым силуэтом.
Ё… свиньи! – плюнул Джим. Затем он крикнул: – Ё… свиньи!
Полицейские продолжили свой обычный путь, не реагируя, а Жиль впихнул Джима в другое такси и отвёз его на квартиру своего друга, Эрве Мюллера, который жил в семнадцатом аррондисменте рядом с Этуалем. Таксист остался недоволен чаевыми, и Джим бросил ему пригоршню монет. Когда они одолели пять лестничных пролётов, Джим сказал: “Ш-ш-ш-шш… Пора бы остановиться”.
Приятная миниатюрная эмигрантка из Чехословакии по имени Ивонна Фука открыла дверь.
Да?
Я привёл тебе одного типа, которого встретил у “Rock’n’Roll Circus”, – сказал Жиль.
Ивонна мимо Жиля всматривалась в помятую фигуру, перевесившуюся через перила. В то время она была художественным редактором одного из ведущих французских журналов “Best”. Её друг Эрве, с которым она жила в этой большой однокомнатной квартире с кухней и ванной, был журналистом того же издания. Она узнала Джима и разрешила Жилю ввести его в квартиру.
Джим, шатаясь, вошёл в дверь, его голова слабо раскачивалась из стороны в сторону, ударяясь обо всё подряд, в поисках кровати. Над кроватью он опять покачнулся и упал. После этого он проспал почти до полудня, тогда все и познакомились.
В холодильнике было почти пусто, так что Джим предложил всем остальным быть его гостями в одном из известных ему ресторанов. Это был “Alexander” рядом с “Georges V Hotel”, с подходящей кухней. Джима узнали как постоянного посетителя, который всегда расплачивался и свободно давал чаевые, но сказали, что в ресторане не готовят завтрак. Может быть, они подождали бы ланч?
Ланч Джима начался с двух порций “Blood Mary”, а потом он заказал бутылку шотландского виски “Chivas Regal”. Через час он был пьян и оскорблял слух окружающих французских бизнесменов репликами на языке, который они, к счастью, не понимали:
Вы похожи на идиотов… Скажите мне, вы – motherfuckers? Вы – задницы?
Он пил вдвое больше других, – грустно говорит Эрве. – К концу ланча у нас осталось две бутылки коньяка, и мы спросили его, какую он хочет. И он просто схватил одну из них, сорвал крышку и поднёс горлышко ко рту. Потом он стал просить Ивонну найти ему девушку. “Ты не можешь найти мне курочку?” Через какое-то время он расплатился за всё кредитной карточкой. Нас было пятеро, и это обошлось в 700 франков.
Они направились к машине; Джим шёл, тяжело опираясь на Ивонну.
Ты должна увести меня отсюда, – настойчиво говорил он ей, – ты должна увести меня отсюда.
Всего через пятьдесят метров он сказал, что не может идти дальше, что ему нужно отдохнуть. Они посадили его на скамейку, и Эрве пошёл искать машину.
Джим пришёл в ярость, когда Эрве вопреки его воле втащил его на пятый этаж. На пол-пути он упал и стал сопротивляться тому, чтобы его тащили выше.
Оставьте меня! – говорил он, сидя на какой-то лестничной клетке. Потом он замычал: – Вы motherfucking не-е-егр-р-р-ры!
В конце концов Ивонна и Эрве доставили его в свою квартиру и положили на кровать, где он сразу же уснул. Было три часа дня в субботу.
Эрве и Ивонна потом ещё раз встретились с Джимом. На этот раз он был с Памелой. Они обедали у Эрве и Ивонны и говорили о поэзии и кино. Джим сказал, что он привёз с собой во Францию копии “Праздника друзей” и “HWY” и хотел бы показать им. Он также подарил Эрве экземпляр “Американской молитвы”, и Эрве спросил, нельзя ли ему перевести её на французский. Ивонна сказала, что хотела бы сделать иллюстрации. Джим заинтересовался таким возможным сотрудничеством.
Чуть позже тем же вечером, выпив немного вина, Джим объяснял Ивонне, почему он в Париже.
