Феликс Медведев - О Сталине без истерик

– Я поддерживал Ленина задолго до того, как Черчилль… признал и провозгласил его великим государственным деятелем.

Теперь я пытаюсь заставить наших тупиц-дипломатов осознать тот очевидный факт, что Сталин является еще более великим. Он на целую голову выше самого способного из них.

Глава 2. Видные французские лица просят пересмотра московских процессов

Маршалу Булганину послана в Москву телеграмма следующего содержания:

«Париж, 20 февраля. После заявления Микояна, заставляющего предполагать, что с точки зрения правительства и Коммунистической партии Советского Союза старые революционеры, осужденные в московских процессах 1936–1938 гг., были не виновны, мы уверены, что выражаем требования всемирной демократической и социалистической совести, обращаясь к Вам с просьбой о пересмотре всех московских процессов и реабилитации всех старых революционеров, соратников Ленина, осужденных и обесчещенных на этих процессах.

Жерар Блок, Андрэ Бретон, Жан Кассу, Робер Шерани, Ив Дешезелль, Жан Дювио, Клара Мальро, Даниэль Мартине, Эдгар Морен, Морис Надо, Марсо Перер, Поль Риве, Жан Ру, Поль Риф, Лоран Шварц, Эдит Тома».

Глава 3. Дэв Мурарки: «Призрак Сталина бродит по Москве»

Сейчас началась самая далеко идущая из всех до сих пор предпринимавшихся попыток возродить и воссоздать славу Сталина среди обыкновенных советских людей. Эта попытка приняла форму романа «Блокада» видного писателя, поддерживающего существующую систему, Александра Чаковского, редактора ортодоксального еженедельника «Литературная газета».

Пока только первая из трех частей романа опубликована в одном ежемесячном журнале. Но она вызвала чувство глубокой тревоги среди интеллигенции. На первый взгляд этот роман – слабое литературное произведение о событиях, предшествовавших трагической блокаде Ленинграда гитлеровскими войсками и сопутствующих ей.

Однако простота романа обманчива. Даже первая вышедшая часть не оставляет у читателя сомнений в том, что Сталин будет подлинным героем этой эпопеи. Умно и тонко Чаковский ухитряется обелить Сталина, создавая при этом видимость объективности. Он тщательно приводит все возражения против Сталина, выдвигаемые антисталинистами, и критикует его за то, как велась война против Финляндии. Но важно то, что автор находит оправдание всем действиям Сталина.

Так, например, с чистками Чаковский разделывается следующим замечанием: «Казалось, Сталин всегда шел вперед, не оборачиваясь назад, и те, кто, по его мнению, вставали на его пути, – люди или факты – превращались в его врагов».

Чаковский озаботился тем, чтобы ввести в книгу убедительные подробности (под явным влиянием «Двадцати писем к другу» Светланы Аллилуевой), но суть его изображения Сталина сводится к тому, чтобы придать Сталину черты некоего гамлетовского героя, который ставит под сомнения свои собственные действия и побуждения, но поступает, как бог, считая, что он всегда прав. Без сомнений, образ Сталина приобретает еще большее значение по мере развития романа. Не приходится сомневаться в том, что роман предназначен для массового распространения, и советские интеллигенты боятся, что он понесет за собой реабилитацию Сталина в сознании неискушенных читателей.

Это не единичная попытка. Военные мемуары адмирала Николая Кузнецова, опубликованные в одном из последних номеров «Октября», также воздают обильную хвалу Сталину за его огромную силу и авторитет. За последнее время в советской печати появилось много подобных высказываний о Сталине, главным образом, в воспоминаниях о периоде войны, написанных военными.

Тревожит то, что по мере того, как стирается память о сталинском терроре, образ Сталина приобретает для многих романтическую и даже ностальгическую окраску. Это – ностальгическое восхищение целеустремленностью решительного человека, человека действия, который знал, куда идет, не терпел глупости и умел наносить смертельный удар по своим врагам.

Ясно, что на этом чувстве ностальгии спекулируют не только ради того, чтобы придать свежий блеск прошлому, но и чтобы придать видимость чистоты тому грязному белью, которое обнаружилось, когда Хрущев сбросил Сталина с бесчисленных пьедесталов, на которые он был вознесен.

Однако здесь кроется и нечто большее. Даже осторожная, ограниченная защита Сталина оправдывает более жестокую власть партии и правительства над народом. И если можно одной фразой определить сущность советской внутренней и внешней политики в последние годы, то это – поиски утраченной власти.

Власть советской коммунистической партии не столь велика, как в дни Сталина, ибо сталинизм разрушил ее изнутри, и, в свою очередь, сам был разрушен. Вызов, брошенный сначала из Пекина, затем подхваченный левыми и правыми ревизионистами в коммунистическом движении всего мира, подорвал власть Москвы. Внутри страны вызов исходил не от какой-либо организованной или даже значительной оппозиции, он был порожден неудержимым стремлением к более легкой обеспеченной жизни в равной степени как у интеллигенции, так и у масс.

Вызов извне был недооценен, вызов изнутри преувеличен. Потерпев неудачу в попытках справиться с создавшимся положением полумерами, руководство оказалось перед единственным известным ему путем – использовать силу в физическом и идеологическом смысле этого слова. Принятие такого курса неизбежно повлекло за собой воскрешение тех сталинистских взглядов, которые оказались желательными и приемлемыми.

В этом и причина того, почему нашли нужным возобновить кампанию против Троцкого. Со времени смерти Сталина Троцкого скорее игнорировали, чем подвергали резкому осуждению. Но вдруг стали появляться антитроцкистские брошюры, содержащие полуправду и даже подчеркивающие его еврейское происхождение. Очевидно, имя Троцкого будет снова использовано, чтобы заклеймить и осудить всех тех, кто не согласен с общепринятой ныне ортодоксальностью Москвы.

Однако, как это ни парадоксально, реставрация образа Сталина не является попыткой возродить сталинизм, уже дискредитированный. Ностальгию по отношению к личности Сталина не следует путать с ностальгией по сталинистской системе, которая остается неприемлемой. Есть даже основания полагать, что, как только кончится нынешняя волна спекуляции на образе Сталина, начнется второй, еще более острый, чем первый, кризис десталинизации.