Лариса Черкашина - Наталия Гончарова
«Созданье гения»
«Как две капли воды» — не случайное сравнение поэта в письме к невесте, оно — ключевое. Так удивительно похожи его Натали и флорентийская дева, мадонна кисти Рафаэля. Своей идеальной чистотой. Чистотой во всем — в помыслах, поступках. В чертах лица, схожими с божественным ликом, и будущими, скрытыми за тайной завесой времен великими страданиями.
Можно сравнивать портреты Наталии Гончаровой с ликом мадонны, сомневаться, но не верить Пушкину нельзя. Это духовное сходство — сокровенная суть его избранницы.
Художник-варвар кистью соннойКартину гения чернитИ свой рисунок беззаконныйНа ней бессмысленно чертит.
Судьба ещё одного шедевра Рафаэля вызвала к жизни эти пушкинские строки.
Картина «Святое семейство» (другое ее название — «Мадонна с безбородым Иосифом») хранится в эрмитажном собрании. На ней — Мария — все та же белокурая мадонна, что и на рафаэлевских полотнах из Эдинбурга! Так же убраны волосы святой девы, те же цвета — вишневый и темно-синий — ее одеяния, и даже младенец, прильнувший к матери, ручонкой тянет ее накидку!
…Некогда сам Рафаэль писал графу Кастильоне — одному из блистательных представителей эпохи Возрождения — о своем понимании идеальной женской красоты: «Для того чтобы написать красавицу, мне надо видеть много красавиц… Но ввиду недостатка как в хороших судьях, так и в красивых женщинах я пользуюсь некоторой идеей, которая приходит мне на мысль».
И все-таки странно было бы думать, что образ белокурой флорентийской мадонны навеян лишь воображением гениального итальянца.
«Святое семейство» кисти Рафаэля попало в Россию, в императорскую сокровищницу, из парижского собрания Кроза в конце восемнадцатого века. Видимо, за эти годы некий «художник-варвар» (а может, и не один!) прошелся по полотну своей бездарной кистью: в Санкт-Петербурге картина подверглась тщательной реставрации и затем уже была представлена избранной публике. Тогда обновленное творение Рафаэля в одном из залов Эрмитажа и увидел впервые двадцатилетний Александр Пушкин.
Но краски чуждые, с летами,Спадают ветхой чешуей;Созданье гения пред намиВыходит с прежней красотой.
Божественный лик, образ белокурой мадонны, поразивший некогда воображение поэта, все эти годы, до встречи с Натали, жил в его душе. Столько же лет хранился и листок с написанными им стихами, и лишь в 1828 году (!) впервые пушкинское «Возрождение» появилось на страницах «Невского альманаха».
Словно и стихи ждали заветного года встречи с НЕЙ!
Так исчезают заблужденьяС измученной души моей,И возникают в ней виденьяПервоначальных, чистых дней.
Пушкинские видения. Или предвидения. И, быть может, благодаря именно той флорентийской мадонне юная красавица Натали Гончарова, встреченная поэтом на рождественском балу в заснеженной Москве, будет узнана!
Как загадочно и тесно переплетено все в нашем мире — эпохи, государства, города: средневековая Флоренция, Москва и Петербург девятнадцатого столетия, Эдинбург двадцать первого века, уже нового третьего тысячелетия. Сколь много людских судеб, как в таинственном зеркале, отразилось в бессмертном шедевре Рафаэля! В том-то и смысл, суть гениальных творений, что, однажды волею Создателя явившись в мир, они начинают жить особой жизнью, вовлекая в свою орбиту тысячи иных жизней и наполняя их чудесной силой.
…Жизнь одарит Натали и величайшими радостями, доступными земной женщине, и величайшими страданиями.
Наконец-то спали «краски чуждые», и образ жены поэта, его Мадонны, вновь засиял своей первозданной чистотой.
«ДУШИ МОЕЙ ЦАРИЦ»
Наталия Николаевна и русские императрицы
…Царствуй, потому что ты прекрасна.
Александр Пушкин — жене«Двор от нее в восторге»
«Моя царица» — так полушутя, но всё же восторженно, называл поэт в письмах, а быть может, и в жизни свою красавицу жену.
Самой же Наталии Николаевне не раз приходилось встречаться, разговаривать и даже дружить (если допустимо это понятие к венценосным особам) и с настоящими российскими царицами.
Натали Гончаровой, не отмеченной ни богатством и знатностью рода, суждено было войти в высший аристократический свет Петербурга и быть представленной ко Двору. Могла ли о том мечтать скромная московская барышня, годы детства и юности которой прошли в сельской глуши фамильных усадеб? Да и мечтала ли?
Нет, Наталия Гончарова не стремилась к дружбе с сильными мира сего, не искала их покровительства, не плела замысловатых интриг. Так уж распорядилась ее судьба.
«Весь Двор от нее в восторге, — пишет Надежда Осиповна, — императрица хочет, чтобы она к ней явилась, и назначит день, когда надо будет прийти. Это Наташе очень неприятно, но она должна будет подчиниться».
Пройдет не так много времени, и робкая девочка станет первой красавицей северной столицы.
И вот уже в ноябре сестра поэта Ольга Павлищева сообщает мужу: «…Что касается моей belle soeur (невестки), то она здесь в большой моде; она вращается в самом высшем свете, ее находят прекраснейшей из всех и прозвали ее Психеей».
Придворный Петербург властно диктовал свои правила. Натали Пушкину вскоре стали приглашать на званые вечера, проходившие в небольшом интимном кругу в присутствии августейшей четы. Ей, отмеченной печатью божественной красоты, предназначалось стать «украшением» бальных торжеств.
Надежда Осиповна в подробностях рассказывает дочери Ольге о светских успехах невестки: «…Появилась она (Натали) и на костюмированном бале, данном в залах Министерства уделов, она явилась в наряде жрицы Феба, так решил Александр, и одержала успех блистательный: император и императрица подошли к ней, похвалили ее костюм, а Государь провозгласил ее царицей бала».
«Царица бала» — вольно или невольно ей приходилось исполнять и эту неведомую ей прежде роль. И как важно замечание Надежды Осиповны по поводу наряда ее невестки — «так решил Александр»!
Люблю я бешеную младость,И тесноту, и блеск, и радость,И дам обдуманный наряд…
Пушкин не мог бывать на подобных званых вечерах по дворцовому этикету, досадовал на жену, выговаривал ей, что и она не должна посещать балы, на которые не приглашен он.
Все это завершилось, как известно, тем, что Пушкину было пожаловано звание камер-юнкера, самый младший придворный чин, страшно его раздосадовавший. «Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры — (что довольно неприлично моим летам), — запишет в дневнике в первый день нового, 1834 года поэт. — Но Двору хотелось, чтобы Наталья Николаевна танцевала в Аничкове».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
