Наталья Громова - Скатерть Лидии Либединской

Уж сколько говорилось, писалось (и еще напишут!) о волшебном, щедром, открытом доме Либединской, о человеке-празднике, талантливо объединяющем разных людей, которым она щедро дарила свою приязнь, любовь и дружбу. Радость жизни, которую буквально излучала хозяйка, удовольствие, казалось бы, от самых незначительных, обыденных вещей, влекли к ней бесконечно. Люди приходили и возвращались, уходили навсегда и уезжали… Время меняло состав гостей и тасовало привязанности. Появлялись молодые. У нее был особый талант — чуять таланты.

Всех Лидия Борисовна знала, и все знали ее. Столичная культурная жизнь (скажу, может, немножко преувеличив) проходила во многом с оглядкой на нее: «А что будет говорить графиня Лидия Толстая?»

Все видеть. Все знать. Всему удивляться. (Хотя где-то, следуя опыту нашей непредсказуемой жизни, писала: «Ничему не удивляться».) Видеть разные страны и города. Вглядываться в лица незнакомых людей, дивиться их обычаям и нравам. За окном ее квартиры был необъятный мир.

«Дух путешествий» поселился в ней с самого рождения, когда незабвенный поэт Вячеслав Иванов бросил в купель своей крестницы горстку серебряных монет, оставшихся от его дальних странствий, приговаривая: «Уж она-то будет много путешествовать»… И не ошибся.

У меня в руках пожухлый листок — программа нашего общего с Лидией Борисовной грандиозного путешествия, предпринятого в разгар 90-х. Крупным курсивом начертано «Вся Франция» и с гордостью расшифровано: «Уникальная поездка по городам: Варшава — Кельн — Брюссель — Париж — Версаль — Фонтенбло — Орлеан — Анжер — Бордо — Каркассон — Авиньон — Оранж — Арль — Канн — Ницца — Монако — Монте-Карло — Лион — Дижон — Нанси — Мец — Люксембург. Экскурсионная программа включает в себя: ночной и дневной Брюссель, музей фламандской живописи, ночной и дневной Париж, Лувр, Музей импрессионистов, собор Парижской богоматери, Елисейские Поля, Монмартр, Сакре-Кер, квартал Ля Дефанс, обзорные экскурсии в городах посещения. 21 день, гостиницы ** — ***, завтраки, стоимость 690 долларов + 250 т. р.» (красным карандашом мною скромно добавлено + 140 т.).

Изучив многочисленные рекламные газеты, которыми начинала пестреть наша неожиданно нагрянувшая капиталистическая жизнь (судя по рекламе, сладкая), я пришла к выводу, что за такую трехнедельную Одиссею стоит заплатить. Лидия Борисовна меня поддержала. И вот — мы уже на перроне Белорусского вокзала садимся с группой таких же счастливцев в поезд, который мчит нас до пограничного Белостока. Ночь застает нас в польском городе Лагов.

В каком-то старинном замке распределяют нас по, я бы сказала, камерам, ибо Лидии Борисовне достается комната, где по стенам торжественно развешаны… да, те самые орудия для устрашения непокорных и пыток преступников — массивные железные щипцы, какие-то рогатки и прочие приспособления старозаветной пенитенциарной системы. Это испытание, как и прочие, вызывает у нее только смех, и на следующее утро, обозрев город, мы садимся в автобус, старенький «Форд», с двумя симпатичными польскими водителями.

Свободная Европа, только что открывшая все свои границы, спутала планы наших навигаторов, и вместо Германии мы заехали в непредвиденную Голландию. Маршрут был полностью изменен, величественный Кельн со своим собором остался на самый конец поездки, но все сладкие обещания экскурсбюро были соблюдены. Группа, весьма разноплеменная, мало организованная и подверженная частью беспробудному пьянству, усиленно роптала, не позволив ущемить права путешествующих.

Веселая легкость, с которой Л. Б. жила, прибавляла силы в весьма утомительном перемещении из города в город, из отеля в отель, в нашей не слишком комфортной болтанке на заднем сиденье автобуса.

Для Л. Б. было не так уж просто принять заданный темп «перелета» — болели ноги, давало знать о себе сердце. Но никогда ни малейшей жалобы.

Вспоминаю, какой восторг вызывали у нас недавно отодвинутые в сторону шлагбаумы, пограничные заграждения… Объединенная Европа, поезжай, куда хочешь! Нам улыбалась свобода почти на три недели. Нас ждал Париж. Нас ждала Франция.

О количестве подарков, которые Л. Б. привозила из всех поездок, ходили легенды. Не обделила никого. Попробуйте сосчитайте: в те далекие времена — у нее уже четырнадцать внуков, двадцать правнуков, а друзей, как знаем, не счесть. И вот, в каком-то французском городе (Арль, Оранж, Лион?) в отведенное нам свободное время мы особенно предаемся этой захватывающей шопинговой игре.

— Сколько стоит эта синяя вазочка, — перевожу я скучающей продавщице по наводке Л. Б.

— Берем!

— Да кто же все это понесет? — ворчу я, когда, нагруженные сверх меры дарами и синей посудой, мы останавливаемся перед очередной витриной.

— Какая странная витрина, — удивляется Л.Б., и я действительно вижу какие-то взлохмаченные манекены.

— Да это мы с вами, — говорю я, не сразу поняв, — зеркало не врет.

В кого же мы превратились после этого ненасытного дня…

Веселый жизненный азарт Л. Б. подогревался по мере приближения к Монте-Карло. Как же, историческое место, казино, отметившееся незабываемыми дягилевскими сезонами.

— Надо сыграть, — неожиданно слышу я.

И вот уже, запасшись металлическим ведерком с бренчащими монетами, она орудует у игровых автоматов в специальном ангаре, окаймляющем волшебное здание казино. Проигрывает… но никогда не сдается.

Лидия Борисовна никогда не была на могиле Герцена и мечтала поклониться своему кумиру, и главным нашим пунктом назначения была Ницца.

В город, принесший Герцену столько несчастий, мы приехали глубокой ночью. Лидия Борисовна сразу решила, что мы должны найти дорогу на кладбище Шато, а поутру совершить наше паломничество. Незнакомая Ницца сверкала огнями, на Английской набережной не было ни души. Только вечное Средиземное море шумело, напоминая о давней трагедии. Потерять в кораблекрушении мать и сына, глухонемого малыша Колю, а через полгода похоронить здесь свою безвременно ушедшую жену — испытаний на долю Герцена выпало больше, чем достаточно. Л. Б. не могла скрыть волнения, когда на следующий день, взяв такси (гора Шато оказалась и впрямь доступной только для альпинистов), мы оказались на кладбище. Желание Герцена, известно, закрепленное в его завещании, быть похороненным над морем, поглотившим его близких, было соблюдено.

Привратник, устроившийся в дощатом сооружении, как ни странно, место захоронения знал и провел нас до могилы «этого русского» (группы советских туристов нередко сюда заезжали). Постояли, помолчали каждый о своем, и Л. Б. положила к памятнику розы.