Аркадий Арканов - Вперёд в прошлое

А события развивались по нарастающей. Все договоры, заключенные нами с разными издательствами и журналами, были расторгнуты, рукописи возвращены. На телевидение меня не подпускали на пушечный выстрел. Более того, снимали с эфира актеров, исполнявших мои произведения. Вернули рассказ даже из моего отчего журнала «Юность». Но обид у меня ни на кого не было. Я понимал, что по-другому они поступить не могли. Им было строго предписано.

В это время мне хотелось куда-нибудь уехать, переждать... Но куда?

К счастью, страна наша велика и непредсказуема. Однажды в разгар шабаша (это был февраль 1978-го) мне позвонил мой друг (в то время симферопольский поэт) Саша Ткаченко и сказал, что, едучи в поезде, познакомился с начальником Симферопольского военно-политического училища... Генерал проявил большие познания в литературе, обмолвился, что очень любит мое творчество. Когда Саша сказал, что мы с ним друзья, генерал попросил уговорить меня приехать в Симферополь для участия в торжествах училища по поводу Дня Советской Армии. С этим предложением Саша и позвонил мне в Москву.

– Саня, ты что, опупел?! – удивился я. – Сейчас, в разгар «метропольщины», я должен ехать выступать в военно-политическом (!) училище? Ты соображаешь, что говоришь?

– Аркадий, – ответил он, – в Симферополе об этом никто не знает. Не докатилось еще. Приезжай. Генерал очень просил. Он отличный мужик...

В голове моей забегали чертики: а ведь забавно! Опальный писатель едет выступать – и куда? На передний край идеологической обработки – в Военно-политическое училище! Будет что вспомнить!..

В Симферополе меня встречал генерал со свитой. Оркестра, правда, не было. В машине он сказал мне, что программа моего участия в празднике состоит из двух частей. 23 февраля на плацу во время торжественного построения я должен быть на трибуне и короткой речью поздравить училище с Днем Советской Армии. Затем генерал зачитает указ о присвоении очередных воинских званий преподавателям училища, а я (!) вручу им погоны: майорские, подполковничьи и полковничьи... Я стал упираться, но генерал был неумолим – он сказал, что для офицеров этот день станет незабываемым.

– Я вас очень прошу, – добавил он. – Для нас это важно. Тем более что будет присутствовать руководство Крымского обкома партии (!)...

Тут я понял, что может произойти приличный конфуз... Ну ладно, генерал не в курсе скандала, но уж секретарь обкома по идеологии точно осведомлен... Но я решил: будь что будет!

В 12 часов дня 23 февраля меня пригласили на трибуну и представили руководителям обкома. Они здоровались со мной с протокольной вежливостью, секретарь по идеологии даже улыбнулся, и я понял, что ни о каком «Метрополе» они не подозревают. Тогда я и убедился, что советская идеологическая машина работает не столь уж исправно...

Я поздравил курсантов с праздником, и генерал объявил, что акт торжественного вручения погон будет осуществлять «наш гость из Москвы, известный писатель-сатирик Аркадий Арканов». Мы с генералом спустились с трибуны. Генерал вызывал из строя офицера, зачитывал приказ о присвоении ему очередного воинского звания и передавал мне погоны. Офицер отделялся от строя и четким парадно-строевым шагом направлялся ко мне с шашкой наголо. Мне было торжественно, страшно и смешно. Я поздравлял офицера, вручал ему погоны, а он, приняв погоны, произносил мне лично: «Служу Советскому Союзу!» А я думал: «Господи! Знал бы этот офицер, что погоны ему вручает «идейный враг», которого завтра могут выгнать из страны или посадить!» Время от времени я косил взглядом в сторону стоявшего поодаль Ткаченко. У него было бесовское выражение лица. По-моему, он получал плохо скрываемое удовольствие от фарса, который сам и затеял... После этого был «офицерский чай» и мой концерт перед курсантами. Справедливости ради должен сказать, что более горячего приема, чем в тот вечер, я не помню. Отправляли меня в Москву, как правительственную персону. Генерал даже приказал задержать вылет самолета. К трапу меня доставили в генеральской машине с мигалкой...

Когда травля достигла своего апогея, начала реагировать зарубежная общественность, которая заговорила о правах человека, о свободе слова в стране, где через два года должны были проходить Олимпийские игры. И вдруг из ЦК КПСС последовала команда: травлю прекратить и все спустить на тормозах...

Внешние страсти постепенно улеглись, но внутренние продолжались... Как-то утром раздался телефонный звонок и незнакомый мужской голос произнес: «Товарищ Арканов? С вами говорит следователь Комитета государственной безопасности (голос назвал фамилию, но я не стану ее приводить – ни к чему). Нам необходимо побеседовать...» – «Пожалуйста, – сказал я, дрогнув, – приезжайте». – «Лучше это сделать у нас на Лубянке», – сказал голос.

Там, в кабинете, меня ждал достаточно молодой, обходительный и вежливый человек в штатской одежде. Он предложил мне сесть и сказал: «Чтобы вы не думали, что наша беседа будет записываться тайно, я включу магнитофон...»

Дальше он стал говорить, что не сомневается в том, что мне не чужды судьбы Родины, что я талантливый человек... Я сказал: «Если вы имеете в виду альманах «Метрополь», то все его участники – талантливые люди и каждому из них не чужды судьбы Родины». Он сказал, что в этом тоже не сомневается, что «Метрополь» – дело прошлое и забытое как недоразумение, но ему стало известно, что где-то в литературных недрах готовится новый альманах, «Метрополь-2», и не могу ли я что-нибудь сообщить об этом. Я ответил, что понятия не имею. Он сказал, что знает: я часто обедаю в ЦДЛ, и вокруг меня все время много молодых литераторов, и, конечно, мы ведем всякие разговоры, и, может быть, мне все-таки что-то известно или может стать известно... Я ответил, что за столиком вокруг меня, как правило, собираются или шахматисты, или алкаши, или и те, и другие и что разговариваем мы в основном либо о шахматах, либо о бабах... После этого я сыграл под полного дебила – пообещал буквально следующее: «Но если я услышу, что за каким-нибудь столиком ведутся разговоры о вооруженном выступлении против советской власти, я вам позвоню...» Он посмотрел на меня очень внимательно, выключил магнитофон и сказал: «Договоримся так: этого разговора между нами не было. Если когда-нибудь вы увидите меня в ЦДЛ или на улице, мы с вами не знакомы».

Больше он в моей жизни не возникал, и никогда я этого человека больше не видел. Может, он и вправду посчитал меня дебилом, а может, решил: «Не прошло, и не надо».

Мое участие в «Метрополе» я считаю для себя счастливым везением. Благодаря ему я почувствовал собственный вес, благодаря ему в 1979 году в Париже был опубликован сборник моих лучших новелл на французском языке... Но если до «Метрополя» меня иногда выпускали в Болгарию (только в Болгарию!), то после «Метрополя» до 1989 года мне и Болгария была заказана...