Величайший блеф. Как я научилась быть внимательной, владеть собой и побеждать - Мария Конникова
Как игрок ведет себя, когда выигрывает большой банк? Когда проигрывает большой банк? Когда узнает, что соперник блефовал? Когда ему самому удается блеф? Как игрок справляется, когда ему много раз подряд приходит плохая карта? Что он чувствует, выиграв в ситуации, когда шансы были 50 на 50? А проиграв в таком положении? Он из тех, кого волнует, что о нем думают окружающие, или нет? Боится ли выглядеть слабаком? Чего он боится больше: блефовать или повестись на блеф? Поднять или что соперник поднимет?
Все эти теллзы говорят больше о реакциях, чем о действиях, – реакциях, которые меняются в зависимости от обстоятельств.
– Каждый твой соперник проходит разные стадии, – объясняет Эрик в ходе одного из наших уроков. – Очень часто бывает так, что он на твоих глазах упускает большой банк и внезапно ему становится очень важно отыграться. Это мешает ему мыслить ясно. Сплошь и рядом.
А бывает и наоборот: игрок становится боязливым. Он дорожит оставшимися у него фишками и уже не решается блефовать по-крупному или играть, когда на кону много денег. Это – закономерность типа “если – то”, а не попытка вычислить, что означает внезапный изгиб брови или подергивание носом. И не нужно тысяч часов, чтобы научиться распознавать такие закономерности, достаточно нескольких ситуаций, которые Уолтер Мишель назвал бы диагностическими.
За покерным столом становится ясно, что вы за человек. Каковы ваши “багаж” и опыт, насколько тверда вера в себя, какие стереотипы вами правят. Рано или поздно все это покажет себя в динамике.
Вообразите такую сценку. Мне шесть лет, я гуляю на детской площадке на заднем дворе субсидированного дома, куда мы только что переехали. Площадка не представляет собой ничего особенного: качели, горка и железная лесенка, чтобы лазить, качаться и валять дурака. Вот на этой-то лесенке для меня свет клином сошелся. Я отчаянно мечтаю забраться по ней и, зацепившись коленками, беспечно повиснуть вниз головой, болтая руками на полпути до земли, глядя на мир вверх тормашками. Мои старшие сестры делают это с легкостью. Господи, как же мне хочется присоединиться к ним (хотя я ни за что в этом не признаюсь)! Я чувствую себя глупой трусихой. Одна из сестер дразнит меня, и я делаю, кажется, уже сотую попытку. Сажусь на верхней перекладине. Медленно сползаю, чтобы она очутилась у меня под коленками, как это делают сестры. Начинаю отклоняться назад… но не могу отпустить лестницу. Руки отказываются слушаться. Я застреваю и, в который уже раз, сдавшись, подтягиваюсь обратно. Я ничего не могу с собой поделать. Мне ужасно страшно, что ноги подведут меня и я полечу вниз, головой об асфальт. Меня преследует мысль о том, что я сломаю себе шею, и о том, как глупо будет вот так умереть.
– Зайчиха-трусиха! – орет какой-то мальчишка.
Он прав. Я знаю. Я и до сих пор так и не смогла повиснуть вниз головой на лазалке. Я стояла на голове и на руках, ныряла и ходила по бревну, но детская площадка так и осталась непокоренной высотой. Я зайчиха-трусиха. По шкале склонности к риску, где ноль – “никогда не рискует”, а десять – “всегда стремится рисковать”, это примерно два ниже нуля.
И при всем при этом, когда я училась в колледже, я решила ради дипломной работы отправиться в Грузию, причем в то время, когда там шла гражданская война. Понимаете, я хотела изучить психологию принятия решений в действии, посмотреть, как реальные люди и реальные лидеры реагируют в условиях кризиса – настоящего, а не смоделированного в лаборатории. И вот я, вооружившись блокнотом, полетела через пол земного шара, наняла телохранителя и отправилась в прямом смысле на фронт. Какой оценки по шкале риска я заслуживаю после этого?
А после того, как я поставила на паузу свою карьеру в “Нью-Йоркере” ради игры в покер? А при том, что я настолько боюсь ездить на мотоцикле или летать на вертолете, что заставить меня может только безвыходная ситуация? Или при том, что я перебралась жить к моему нынешнему мужу всего через два месяца после того, как мы познакомились? Или при том, что я ни разу в жизни не пробовала наркотики, даже травку не курила, опасаясь, что у меня возникнет зависимость на уровне нейронов? По итогам всего этого, кто я: рисковый человек или наоборот?
Ответ, как объяснил бы Уолтер, заключается в том, что все зависит от обстоятельств. Бессмысленно говорить об этом в отрыве от реальности. Но за покерным столом, как оказалось, мой профиль или, как называл бы это Уолтер, поведенческий почерк, проявляется в полной мере. Возможно, Блейк подметил небольшие физические проявления, которые могут меня выдать, – и я приложу все усилия, чтобы от них избавиться. Но психологические теллзы могут быть более показательны. Я теряюсь, когда риск невелик: в сомнительных ситуациях, когда более агрессивный игрок может поднять или ответить, я сбрасываю карты. Но в правильных обстоятельствах я склонна отчаянно блефовать, ставя на кон свою жизнь на турнире. Понаблюдав за мной день за карточным столом, можно узнать о моей склонности к риску больше, чем известно людям, знакомым со мной всю жизнь. Драматические события целой жизни способны уместиться в такой день. За игорным столом прокручиваются в спрессованном виде годы ситуаций и обстоятельств.
Но самое интересное в этой динамике – это, простите, ее динамичность: сами участники игры меняют ситуацию. Психологический расклад изменчив, потому что игра не ограничивается картами и ходами. Эмоциональный опыт участников тоже имеет значение. И это палка о двух концах. Я веду себя иначе, если считаю, что люди иначе на меня реагируют, и наоборот. Я могу оценить степень риска совершенно не так, как в прошлой аналогичной ситуации. Это процесс постоянной подстройки.
Фрэнк Ланц разработал концепцию под названием “ослиное пространство”, описывающую динамику взаимодействия двух игроков при условии, что оба они по-настоящему хорошо понимают покер и игра идет один на один. В теории существует идеальная стратегия, которую никто из соперников не может
