Наше неушедшее время - Аполлон Борисович Давидсон
Адa Сванидзе, готовя свои воспоминания, печалилась:
Зачем я исповедуюсь
во всей своей судьбе,
кому? Сама не ведаю.
Выходит, что себе[235].
Что мне кажется самым важным в моем жизненном опыте? Вера в хороших людей!
В моей жизни было и такое, чего я никак не желаю другим. Родился в ссылке, в тайге. Отец почти всю жизнь провел в ссылках. Голод ленинградской блокады. Тяжелая послеблокадная жизнь. Безотцовщина. Лютый антисемитизм последних сталинских лет – и все это на фоне расправ с интеллигенцией и подлинной культурой. «Анкетные данные» мешают жить. До 52 лет не мог побывать даже в тех странах, историю которых изучал. Ни в Африке, ни на Западе.
Что помогло мне все это пережить? Сочувствие, душевная поддержка…
В беде, в трагедии, в горе утешают лишь теплые сердца
родных, близких, друзей.
Благодаря им я и прожил так долго.
Считаю, что высокое звание – не генерал, не министр, не академик, а человек! Но только тот, кто не делает ничего недостойного, и помогает другим.
Вера в тутошних, российских, хороших людей и благодарность им – причина, почему я не переселился в американский Йельский университет. И не остался жить в Кейптауне.
В этой вере я совсем не одинок. Академик Игорь Семенович Кон написал книгу «Дружба». Она вышла в переводе на испанский, итальянский, китайский, немецкий, венгерский, болгарский, молдавский, словацкий, латышский и еще несколько языков. В нашей стране ее первое издание, в 1980-м, вышло тиражом 100 тыс. экземпляров, второе, в 1987-м – 200 тыс., третье, в 1989-м – 200 тыс. Четвертое в 2005-м, начинается словами: «Посвящается Аполлону Борисовичу Давидсону»[236]. Мы с Игорем Коном были друзьями с 1946-го до его кончины в 2011-м.
Может быть, мне уж очень везло на хороших людей, на друзей? Ведь есть же мнения, с древности до наших дней, которые тут заставляют задуматься.
Аристотель:
– О друзья мои! Нет на свете друзей!
Вольтер:
– Люди вообще такие плуты, такие завистники, такие жестокие.
Теперь принято говорить, что Пушкин – «это наше всё». Но он советовал своему младшему брату: «Тебе придется иметь дело с людьми, которых ты еще не знаешь. С самого начала думай о них все самое плохое, что только можно вообразить: ты не слишком сильно ошибешься. Не суди о людях по собственному сердцу, которое, я уверен, благородно и отзывчиво и, сверх того, еще молодо; презирай их самым вежливым образом: это – средство оградить себя от мелких предрассудков и мелких страстей, которые будут причинять тебе неприятности при вступлении твоем в свет»[237].
А в наши дни?
Окуджава:
Настоящих людей очень мало:
На планету – совсем ерунда…[238]
Высоцкий:
Не нравился мне век и люди в нем
Не нравились. И я зарылся в книги[239].
Так писали те, у кого были миллионы поклонников.
Неужели это было твердое убеждение Пушкина, а затем Окуджавы и Высоцкого? Или они писали так под влиянием временного, меняющегося настроения? Ведь Высоцкий утверждал и прямо противоположное:
Не знаю, как другие, а я верю,
Верю в друзей[240].
Да и Окуджава рассуждал: «Конечно, в жизни есть негативное, есть недостатки. И все это должно быть в литературе, и у меня есть, но меня больше интересует позитивная сторона, меня больше всего интересует прекрасное в человеке, а оно ведь в каждом есть…»[241].
Правда, легко в молодости верить в хороших людей, в дружбу. Куда трудней – в старости, когда думается:
Так и качаюсь на самом краю
и на свечу несгоревшую дую…
Скоро увижу я маму свою,
стройную, гордую и молодую[242].
Вспоминаю одного недавно умершего академика. Каких только высоких постов ни занимал! Чьих только судеб ни решал – и зачастую по-доброму! А последние годы – в доме для престарелых. К нему почти никто не заходил. Его телефон молчал. Я был тому свидетелем: заходил к нему.
Так ведь бывает – кончают жизнь в полном одиночестве.
Что ж, кого тут винить? Очень уж все теперь заняты. Дела, дела, дела… Такова сегодняшняя жизнь.
Меня это пока не настигло. Могу и хочу думать, как много достойных людей мне посчастливилось видеть, радоваться на них, дружить с ними.
* * *
Время, на которое пришлась моя жизнь… ушло оно в прошлое? Спорить можно бесконечно. Для меня оно – неушедшее. Его ранние годы, да и все остальные – как же они дают о себе знать сегодня!
Почему начал эту книгу с давней речи Сталина? Напомнить, какую ложь давала власть нашему народу даже в то ужасное время. Как хочется, чтобы такой лжи мы теперь слышали поменьше!
А слушали бы мнения мыслителей – наших современников. В 1970-х отправили в ссылку академика Сахарова. В 1980-м он из ссылки послал Брежневу открытое письмо. «Внутри СССР усиливается разорительная сверхмилитаризация страны (особенно губительная в условиях экономических трудностей), не осуществляются жизненно важные реформы в хозяйственно-экономических и социальных областях, усиливается опасная роль репрессивных органов, которые могут выйти из-под контроля»[243].
Как хочется, чтобы к сегодняшнему времени эти слова уже не относились!
Гумилёвым и вообще культурой Серебряного века я начал заниматься в юношеском возрасте, когда это было запретным. Своими книгами и статьями о Серебряном веке и судьбах таких его создателей, как Гумилёв, стараюсь еще и еще раз подчеркнуть, как губительны для нашей страны расправы властей над лучшими творениями и творцами русской культуры. Вообще – над интеллигенцией.
Больше бы думать о взаимопонимании, миролюбии, миротворчестве. Историкам заниматься бы не только историей войн, но побольше – этими добрыми традициями. А политикам? Ведь взаимопонимание куда важнее бесконечного наращивания вооружений.
Мои коллеги и я опубликовали книгу о стремлении к миролюбию в странах Африки и об африканце Нельсоне Манделе, который остается символом миротворчества.
Собирая подлинные сведения об Африке, мои коллеги и я стремились привлечь особое внимание к тому, как непрестанно растет ее роль в современном мире – и как она будет возрастать в будущем.
Население Африки сейчас – почти полтора миллиарда. Растет оно быстрее, чем на других континентах.
Но разве дело только в численности? Само население становится другим – оно осваивает современную науку, технику. Во всем тут Африка
