Стивен Фрай - Дури еще хватает

Оттуда домой, немного поработал над романом. Думаю, что я, пожалуй, смогу заниматься им здесь. Надеюсь, черт подери. Сегодня всего тысяча слов. Прорва дурацкой возни с форматированием двух содержащихся в романе факсов.

Ладно, уже за полночь, спать пора.

День тихий. Из квартиры почти не выходил. Множество писем, с которыми нужно было разделаться, в чем и преуспел. Мир сходит сегодня с ума по случаю подписания в Вашингтоне договора между ООП и Израилем. Генри Киссинджер и прочие так называемые стреляные воробьи проявляют изрядную осторожность. В сущности говоря, удивляться нечему. Предстоит еще столько потрудиться, чтобы угомонить правых израильтян и палестинских националистов.

Работал над не похожей на другие главой романа. Ведущийся от третьего лица рассказ о происхождении Майкла Логана в общих чертах основан на жизни моего деда. Где бы еще почерпнул я идею о венгре, выращивающем сахарную свеклу?

Больше сообщить не о чем. Все еще стараюсь питаться правильно, однако воздерживаться от набегов на холодильник так трудно.

Встал пораньше, чтобы снова позировать Мэгги Хэмблинг. Началось плоховато, мы оба нервничали. Однако она постепенно обретала уверенность в себе, рисуя угольной палочкой размером примерно с молочную бутылку. Поразительное орудие. Господи, до чего же трудно неподвижно стоять в течение столь долгого времени. Под конец она включила кассетник, запись Ink Spots{102}, ей хотелось зарисовать меня танцующим — зрелище, которое она сочла бесконечно забавным, да его, пожалуй, сочтет таким каждый, кому посчастливится увидеть представление столь редкостное и с такой неохотой даваемое. В 12.45 прибыла машина, чтобы отвезти меня на студию в Ислингтоне — фотографироваться для «Радио Таймс». Делалось это ради рекламы «Шталага “Люфт”», дату показа коего никак не могут назначить окончательно. Думаю, они вернулись к концу октября, хотя одно время называли 8‑е. За съемкой, которую провел Брайан Муди — на редкость симпатичный малый, как, заметил я, и большинство хороших фотографов, — последовало интервью. Надеюсь, оно получится вразумительным. Должен сказать, что чувствовал я себя все это время хорошо, хоть меня и тянуло к клавиатуре, к роману. Достигнутое в Грейшотте по-прежнему позволяет мне сохранять спокойствие и веселость.

Вечером проработал несколько часов. Продолжил главу, в которой мы возвращаемся в Европу, чтобы посмотреть на отца Майкла Логана, венгерского еврея.

Снова позировал Мэгги. Ей хотелось, чтобы на сей раз я изображал диск-жокея, это более созвучно моему образу, уж не знаю какому, сложившемуся в ее голове. Пока мы продвигались вперед, я сообразил, что этих сеансов ей недостаточно. В мастерской стоит большой черный холст, на котором она хочет написать меня маслом, а времени, чтобы даже подступиться к этому, у нас определенно нет. Я предложил провести еще пару сеансов, она явно обрадовалась. Значит, на следующей неделе.

Вернулся домой — поработать, пока не пришел Ким, чтобы отправиться со мной в «Колизей» на премьеру «Богемы». Позвонила Элен Аткинсон-Вуд[96], спросила, не могу ли я начитать что-нибудь на кассету для юноши, друга ее семьи. Он покалечился, слетев с велосипеда, сейчас в коме. Оказывается, он большой поклонник «Черной Гадюки». Сказала, я могу читать что угодно. И естественно, я обнаружил, что никаких приспособлений для записи у меня здесь нет.

Появился Ким — выглядит хорошо, элегантно, — и мы повлачились на Сент-Мартинз-лейн. Какое разочарование! Постановка ужасная, просто ужасная. Стивен Пимлотт поработал. Управление хором отвратительное, никаких пауз; Ким разозлился, он считает, что это разваливает всю структуру оперы. Он разбирается в таких делах лучше меня, поэтому я поверил ему на слово: без пауз спектакль получился коротким. С другой стороны, я всегда считал эту оперу структурным месивом. Кошмарный Родольфо, едва слышный за оркестром, да и по-английски вещь звучит безобразно. При этом под конец я плакал, как дитя, да и кто бы не заплакал? Видел в театре Мелвина Брэгга{103}: он сбросил около тонны веса и в результате постарел лет на двадцать. Прежняя пухловатость сообщала его облику нечто мальчишеское, почти херувимское, чем он и славился. Присутствовали также Джереми Исаакс[97], Энн Форд, Фрэнк Джонсон и медиахеды в ассортименте. Из театра мы с Кимом пошли в «Плющ». Видели там Гаролда и Антонию, Майка Оккрента (также постаревшего из-за потери веса)[98] и Тима Райса, по счастью, сохранившего прежний вес.

Домой вернулся как раз ко времени сна.

Сегодня Сью Фристоун! Какое присутствие духа. Последние проверки, распечатка. Она прочла половину, затем мы отправились в «Гринз» проглотить наскоро по паре устриц. Вернулись, чтобы она дочитала до конца. Ей, похоже, понравилось чрезвычайно. Большое облегчение. Замечаний практически никаких. Я поуламывал ее насчет заглавия «Поэзия других», похоже, она начинает склоняться к нему.

В 5.00 поскакал к Лори, чтобы еще раз проинспектировать Ребекку и доставить им мой ингалятор, который Джо и Хью лучше иметь под рукой — учитывая недавнее воспаление легких Джо. Остался на ужин и на «Крепкий орешек 2».

Огорчительное утро — бродил туда-сюда по Риджент-стрит и Мэйфер в поисках магнитофона. Вышел из себя, когда пятеро, не то шестеро продавцов «Уоллес-Хитон» на Бонд-стрит меня попросту проигнорировали. Шум поднимать было нельзя, поскольку они решили бы, что я разобиделся из-за того, «кто я». В конце концов дошел до Оксфорд-стрит, 76, и получил там «Профессиональный Уолкмен “Сони”». Записал для юноши в коме монолог Мелчетта, распечатал для моего лит. агента Энтони Гоффа готовую часть романа и вызвал такси, чтобы отправить пленку и манускрипт. Энтони сказал по телефону, что Сью поет о пока что сделанном мной восторженные песни. НЕ ПОЗВОЛЯЙ ЭТОМУ ОТВЛЕКАТЬ ТЕБЯ, СОСРЕДОТОЧЬСЯ.

Ну и уселся за работу. Все вроде бы соединяется у меня в голове, и, как бывает, когда дело идет хорошо, элементы, которые я внес в роман, прямо скажем, наугад — в начале работы, когда у меня не было никакого представления ни о сюжете, ни о том, чем все закончится, — внезапно обретают абсолютную осмысленность, естественный и правильный вид, как будто я всегда знал, что здесь они быть и должны. Хей-хо.

Как обычно, по преимуществу работал. Подумал, что неплохо бы снабдить каждую главу заголовком — строчкой из «Гиппопотама» Элиота. По-моему, они здесь будут на месте. Я знаю, предполагается, что это стихотворение об Англиканской церкви, однако Теда вполне можно рассматривать как покрытого коркой грязи гиппопотама, который, скорее всего, восстанет, чтобы ангелы, мученики и кто-то еще омыли его. Может, и самому роману дать название «Гиппопотам»? Или получится перебор?