Наталья Бехтерева - Магия мозга и лабиринты жизни
Встреча моя с Андерсеном была назначена. Не состоялась потому, что против нее резко возразил человек, которому у меня есть все основания доверять, протоиерей Геннадий. С трагической смерти моего мужа, последовавшей за еще более трагической смертью его сына от первого брака, к тому времени прошло меньше года, и я вряд ли была достаточно сбалансированной для того, чтобы не превратить эту встречу в попытку разговора с ними. Если с Вангой разговор состоялся на фоне истинно научного интереса, при благоприятном личном и социальном фоне, то разговор с Андерсеном заведомо превратился бы в личный. Хорошо, что я тогда с ним не встретилась, – после всего, что со мной произошло, я вряд ли перенесла бы еще и это испытание. И в то же время как исследователю – жаль. Я что-то не вижу, чтобы этим феноменом заинтересовались достаточно серьезные ученые, чтобы я могла поверить в него «из их рук». Нужна личная, продуманная встреча – по-видимому, для этой цели будет самым подходящим молодой ученый, не ортодокс, полиглот. Такой человек есть, к проблеме состояний сознания он имеет самое прямое отношение.
Зачем нужна его встреча с Андерсеном? Чтобы феноменологически заполнить еще одно белое пятно в «Зазеркалье». И протянуть нить от души к фазе клинической смерти, т.е. состояния, по времени соответствующего времени жизни умирающего мозга до фазы биологической смерти, чтобы иметь пусть описательные, но современные подтверждения ее долгожительства (бессмертия) или оборвать ее! Люди, подобные Андерсену, не есть принадлежность именно XX в. Скорее наоборот, разные лица претендовали на обладание такими возможностями во все века. Действительно, на непропорционально большой дозе шарлатанства замешаны почти все такого рода явления. Хорошо известны спиритические сеансы, высмеянные Л.Н. Толстым в «Плодах просвещения».
Однако, если потихоньку принимается реальность далеко еще не ясных процессов, наблюдаемых при клинической смерти, почему с ходу отрицать возможность продления существования того, что, отделясь от тела при клинической смерти, не умирает вместе с телом? Выход чего-то (души?) из тела – со всеми последующими процессами – наблюдался к этому времени уже гораздо большим количеством лиц, чем требуется для доказания существования вновь обнаруженной физической частицы. Ее существование считалось долгое время доказанным, если кто-то второй, вдали или вблизи от первого, увидит ее в тех же условиях опыта.
Трудно смириться с новой идеологией. Хотя, если оратор увлекателен, иногда за дикой нелепицей идут люди – кстати, именно такого рода процесс мы наблюдаем сейчас в нашей стране. Куда только не заносит людей, изголодавшихся по свободе действовать «не так, как приказано»! Но несравнимо, неизмеримо труднее признать верность положений идеологии отвергнутой, оклеветанной, затоптанной. И хотя положения, например, христианства сейчас, равно как и сама религия, формально как будто не встречают препятствий (наше начальство разных уровней даже присутствует на богослужениях), настоящее приятие мировоззрения, несущего с собой пути к оптимизации поведения, пониманию радости делать добро, пагубности мщения, если и идет, идет снизу, от людей. Как жаль, что всего этого наше поколение было напрочь лишено! Ведь еще совсем недавно довольно милый в общении ректор Первого Ленинградского медицинского института уволил с должности заведующего кафедрой акушерства и гинекологии профессора Новикова только за то, что он поддерживал в церкви свою жену, убивавшуюся по поводу смерти от рака желудка дочери, пожелавшей перед смертью, чтобы ее отпевали в церкви. Вскоре Новиков, не оставивший в тяжелом горе свою жену, внезапно умер. Переживал он свое отстранение от кафедры очень тяжело… Да мало ли…
В контексте основной идеи этой главы я хочу подчеркнуть, что если ранее наука противопоставлялась религии (но, кстати, не наоборот; если полистаете труды прошлых веков, вы увидите, что даже казнь Джордано Бруно была, по существу, не столько борьбой с его учением, сколько борьбой с ним самим), то сейчас, хотя по инерции или сознательно все это еще происходит, наука вошла в ту фазу, когда она нередко подтверждает, прямо или косвенно, по крайней мере ряд положений религии и ее истории, которые в период младенчества науки не принимались или могли быть приняты только на веру. Здесь мне опять придется начать повествование от первого лица – как в связи с характером нашей работы, изучением функционирования живого мозга человека, так и в связи с тем, что за долгую жизнь, и особенно за последние годы, довелось увидеть и услышать мне, частично вместе со сторонним свидетелем, очень близким мне человеком – Раисой Васильевной Вольской (далее – Р.В.). Я называю здесь имена потому, что то, о чем я буду рассказывать, довольно необычно. И имеет прямое отношение к состоянию души в фазе биологической смерти.
Сначала немножко о нашей науке. И мы, и целый ряд зарубежных ученых довольно далеко продвинулись в изучении мозговых основ мыслительных процессов. Я имею в виду в том числе нейрофизиологические и нейрохимические исследования, приведенные в настоящей книге. Каждое методическое усовершенствование в изучении живого организма человека жадно использовалось для познания механизмов его мозга, в том числе и механизмов обеспечения мыслительной деятельности. Нельзя исключить того, что какой-то новый технический прорыв, который позволит наблюдать мембранные и внутриклеточные процессы, еще более приблизит нас к расшифровке мозгового кода мыслительных процессов, заявку на которую мы сделали в статьях и книге 1977 г. «Мозговые коды психических процессов», не очень ласково встреченную отечественными нейрокорифеями. Что, надо сказать, поубавило наш азарт бороться за мировой приоритет в этого рода работах. В связи со статьей Халгрена (Halgren. – «Nature», 1988, N 1) он остался за ним. А жаль! Халгрен, знающий наши работы и цитирующий их в других своих исследованиях, здесь «обошелся» без нас. Ну что ж, надо не только работать, но и уметь бороться за сделанное, если действительно веришь в него, каким бы неожиданным оно ни казалось.
Так вот, сейчас и в обозримом будущем понимание целого ряда обычных – и уникальных – возможностей мозга для науки о живом мозге человека в прямом нейрофизиологическом и нейрохимическом исследовании невозможно. Надо идти в обход, подходить «с другой стороны», в том числе и с той, которая достаточно разработана религией, не боясь того, что многое в ней дается в виде постулатов, – были времена, когда другого пути не было, и даже множество чудес, описанных в Евангелии и в повествованиях людей особой святости – при жизни и после смерти, – убеждали только больных и жаждущих чуда, да и то – если чуда не совершалось – на время. Поэтому я считала всегда, особенно над этим не раздумывая, что очень многое в жизни человека, живой и неживой природы пока что нужно принимать на веру, подчиняясь либо трудноанализируемым фактам, либо постулатам. Всю жизнь занимаясь именно исследованиями мозга, я не только не стала атеистом, да еще воинствующим, но всегда знала, что даже в самых тонких нейрофизиологических исследованиях, понимая что-то и иногда даже многое, мы всегда, отдавая себе в этом отчет или не отдавая, что-то или многое просто принимаем. Что, кстати, не означает, что в следующем исследовании именно принятое не будет исследоваться. Итак, с одной стороны – все ближе к непонятному, странному, а с другой стороны – оно все же в «Зазеркалье».
