Серафима Чеботарь - Власть женщин. От Клеопатры до принцессы Дианы

Поначалу ее назначение народ встретил анекдотами. Собственно говоря, такого количества анекдотов о себе мало кто удостаивался – разве что главы государства. А тут простой министр. Особенно поначалу анекдоты были злые: мол, пришла бескультурная баба из жуткой глубинки и давай артистами руководить. Один из самых популярных анекдотов был такой. «Вернисаж. Пабло Пикассо не пускают, потому что он забыл пригласительный билет. Тогда он в подтверждение того, что он именно Пикассо, рисует на асфальте своего знаменитого голубя мира. Его пропускают. Следом идет женщина, и тоже без пригласительного. «Вы кто?» – «Я министр культуры СССР Фурцева!» – «А как докажете? Вот Пикассо забыл свой билет, он голубя нарисовал». – «Простите, а кто такой Пикассо?» – «Проходите, госпожа министр!»

Про то, как она на самом деле руководила культурой, тоже ходят анекдотичные истории. Когда Григорович ставил в Большом театре «Лебединое озеро», согласно либретто Одетта должна была умереть. Фурцева заявила: «Наш балет должен быть оптимистичным!» – и девушку-лебедя оживили. Но спустя годы Юрий Георгиевич вспоминает Фурцеву тепло и благодарно. Она чаще всего шла ему навстречу. Ценила Галину Уланову, мхатовских знаменитых актрис Тарасову и Степанову. Дружила с Марецкой.

Как человек очень деятельный, болеющий за свое дело, она старалась участвовать во всем. Лично принимала решения о повышении зарплат, запрете или разрешении спектаклей, назначении на роли. Чисто по-женски отстаивала свои решения – могла расплакаться, пококетничать, упасть в ноги вышестоящим товарищам, только чтобы выпустили фильм, утвердили назначение, дали звание. Она считала всех работников культурных учреждений солдатами своей армии – актеров и писателей, библиотекарей и лекторов, музейщиков и циркачей – и относилась к ним одинаково. Хотя, конечно, у нее были свои предпочтения – Родион Щедрин, Майя Плисецкая, Людмила Зыкина, Давид Ойстрах, Святослав Рихтер, которому она устроила срочный выезд в Германию, попрощаться с умирающей матерью.

Любила МХАТ – по ее инициативе Олег Ефремов, до этого работавший в «Современнике», был назначен главным режиссером МХАТа, и под ее личным наблюдением было построено новое здание театра на Тверском бульваре. Как руководитель она была нелегким человеком. Не терпела ответов «не знаю», требовала, чтобы каждый досконально знал свое дело – как она. В пылу спора могла накричать, выгнать – но потом переживала и старалась сделать взамен что-нибудь хорошее. Ее уважали за то, что с ней можно было спорить, разговаривать, что ее можно было переубедить, – тогда как правила мужской игры требовали придерживаться принципа: «есть два мнения, одно мое, другое неправильное».

Именно при Фурцевой стал проводиться Международный конкурс имени Чайковского – и она лично настояла на том, чтобы первую премию разрешили дать американскому пианисту Вану Клиберну, что абсолютно противоречило всем идеологическим установкам. При ней начали проводить Международный конкурс артистов балета, Московский международный кинофестиваль. По ее записке Суслову был учрежден Театр на Таганке, ее стараниями открылись Московское хореографическое училище и десять университетов культуры по всей стране, были построены здания Библиотеки иностранной литературы, Детского музыкального театра Натальи Сац, нового цирка на проспекте Вернадского (и еще десять стационарных цирков по всей стране), здание хранилища Библиотеки имени Ленина в Химках, новые помещения получили МХАТ, Театр имени Моссовета и Театр оперетты.

Еще в 1961 году, в своей первой в качестве министра культуры поездке на Каннский фестиваль, она познакомилась с вдовой художника Фернана Леже Надей. Это знакомство, переросшее в тесную дружбу, во многом определило культурные связи Фурцевой. Надя Леже ввела ее в круг французской коммунистической интеллигенции – Луи Арагон (женатый на сестре Лили Брик Эльзе Триоле), Пабло Пикассо (так что неправ был анекдот – Фурцева знала не только имя великого художника, но и его самого лично), Морис Торез. Под влиянием Нади Леже Фурцева открыла для себя французскую высокую моду – особенно ей нравились вещи от Lanvin. Друзья Нади – эмигранты из России – стали дарить свои коллекции советским музеям. Вдова художника Савелия Сорина преподнесла в дар Третьяковской галерее часть своей ценнейшей коллекции, а Марк Шагал даже приехал в СССР лично и подарил Пушкинскому музею 75 своих картин.

Фурцева организовала самую фантастическую выставку того времени: «Мона Лиза» Леонардо да Винчи в Москве. Картину выставляли в Японии и обратно должны были везти через Москву. Возникла идея задержать «Мону Лизу» на несколько дней в Москве. Фурцева созвонилась с французским послом, получила его согласие – но надо было заплатить огромную страховку, изготовить пуленепробиваемую витрину. Екатерина Алексеевна уговаривала руководство страны: «Нам предлагают показать «Джоконду», а деньги мы вернем. Отправим Моисеева на гастроли, он заработает». С ней согласились. Фурцева обратилась к оборонным конструкторам – и за семь дней изготовили витрину, которую потом французы взяли за образец. Специальное стекло срочно везли с Украины, в дороге оно повредилось, его едва успели заменить. «Джоконду» привезли ночью, под усиленной охраной. Те, кому посчастливилось увидеть ее за несколько дней, когда картина выставлялась в Пушкинском музее, помнят об этом до сих пор.

Очень дружила Фурцева с Армандом Хаммером – даже подарила ему из запасников Русского музея «Черный квадрат» Малевича. Фурцева же пригласила в СССР театр Ла Скала, до этого никогда не бывавший в России. Между Большим и Ла Скала было подписано соглашение о сотрудничестве – с тех пор многие российские оперные певцы стажировались в Милане. Директор театра Антонио Гирингелли был в восторге и от приема его труппы, и от самой Фурцевой. Следующие десять лет – до самой ее смерти – доктор Гирингелли серьезно ухаживал за Екатериной Алексеевной, постоянно присылал ей маленькие подарки, заказал ее портрет одному из модных художников.

Она продолжала оставаться очень привлекательной женщиной – вопреки всему. После любой пьянки, обязательной в среде высших чинов, она оставалась свежей и полной сил. Екатерина Алексеевна очень следила за собой – когда была возможность, соблюдала строгий режим и диету, подолгу гуляла, много занималась спортом, специально привозила из Франции таблетки для похудения. Ее женственность и обаяние отмечали все, с кем она сталкивалась, – даже те, кто имел все основания не любить ее. Она постоянно следила за модой. Почти не носила украшений – в среде крупных чиновников они не были приняты, – но одевалась очень элегантно. Именно Фурцева первой в СССР надела маленькое черное платье – выше колен, с туфлями-лодочками и ниткой жемчуга. Следила она и за советской модой: именно Фурцева стояла за организацией домов моды в стране, способствовала карьере Славы Зайцева. Когда работники одного ателье написали ей письмо о недостатках в швейной промышленности, она собрала совещание, где с полным знанием дела рассуждала о модных фасонах, тканях, говорила о необходимости использовать в работе модные журналы.