Натан Эйдельман - Апостол Сергей: Повесть о Сергее Муравьеве-Апостоле
А конституция? Рафаэля Риего опоили опиумом, повесили, начался грязный террор, Фердинанд VII почти самодержец. И все же «почти»! Разве можно совсем разогнать кортесы, парламент?
«Происшествия 1812, 13, 14 и 15 годов, равно как предшествовавших и последовавших времен показали столько престолов низверженных, столько других постановленных, столько царей изгнанных, столько возвратившихся или призванных и столько опять изгнанных, столько революций совершенных, столько переворотов произведенных…»
Не было. Могло быть.
1 января
Киевляне восстали за свободу, разбиты, многие казнены, ослеплены.
Киев. 1068–1069 гг.Было же вот как.
Новогодняя ночь, между 1825 и 1826-м. Мозалевский с тремя солдатами в Киеве идет по указанным адресам, разбрасывая Катехизис, а быстро попадает под арест.
Бестужев-Рюмин не может проехать в соседние полки и, с трудом избежав плена, возвращается.
Артамон Муравьев не хочет поднимать ахтырских гусар.
Соединенные славяне ничего не знают, ждут, готовы действовать, но нет команды.
Тамбовский, Пензенский, Саратовский полки — везде члены тайного общества, везде бывшие семеновские солдаты, но ничего не знают, ждут.
17-й егерский, в Белой Церкви, знает. Оттуда позже придет обнадеживающая записка.
Генерал Рот принимает меры, отводит подальше, за Житомир, Алексапольский, Кременчугский полки, «опасаясь, что нижние чины последуют бесчестному предприятию, тем более, что Муравьев рассылает солдатам восьмилетний срок службы и другие льстивые им обещания». Ненадежным частям 17-го егерского велено выйти из Белой Церкви — подальше от вулкана.
Черниговские офицеры говорят солдатам, что вся 8-я дивизия восстала, что гусарские и другие полки требуют Константина и присягают ему.
Черниговцы отвечают, что «ежели все полки согласны, то и они… Лишь бы не было обмана».
Какое причудливое, фантастическое раздвоение. Один Константин, настоящий, сидит в Варшаве, боится престола, ненавидит революцию, принимает меры по аресту заговорщиков. Сергей Муравьев-Апостол, начиная бунт, пробует уговорить поляков, чтобы они нанесли великому князю смертельный удар. Другой Константин, воображаемый, вызывает полки на Сенатскую площадь, возбуждает черниговских солдат, появляется «как свой» где-то на Украине, его именем начинает действовать тот, кто желает его погибели (позже Герцен и Огарев признаются, что мальчишками больше года поклонялись константиновскому призраку).
Какие странные, невероятные миражи возникают над туманными полями Киевщины: царь-невидимка, невидимые армии.
Бестужев-Рюмин: «Мы весьма ошибочно полагали, что все войско недовольно». Особенно надеялись все на тех же гусар Артамона Муравьева, на конную артиллерию, где оба командира рот принадлежали тайному обществу, и, конечно, на 8-ю артиллерийскую бригаду и 8-ю дивизию, потому что там Соединенные славяне.
Матвей Муравьев (вспоминая много лет спустя о брате Сергее): «Надежда, что восстание на юге, отвлекая внимание правительства от товарищей-северян, облегчит тяжесть грозившей им кары, как бы оправдывала в его глазах отчаянность его предприятия; наконец и то соображение, что, вследствие доносов Майбороды и Шервуда, нам не будет пощады, что казематы те же безмолвные могилы; все это, взятое вместе, посеяло в брате Сергее Ивановиче убеждение, что от предприятия, по-видимому безрассудного, нельзя было отказаться и что настало время искупительной жертвы».
Тут память о ночных разговорах, отдельных, но важнейших фразах… Матвей не говорит, что они оба так думали. Именно «брат Сергей Иванович» имел такое убеждение. А слова «по-видимому безрассудное» — это, кажется, отзвук возражений самого Матвея («ничего», «оставить», — «избавить нас»!). Впрочем, они одни понимают — да еще несколько офицеров догадываются, — насколько дело безнадежно. Однако одушевление на соборной площади Василькова заражает и знающих: а вдруг?
Но что делать с Ипполитом?
Матвей: «Мой меньшой Ипполит меня крайне огорчил своим неожиданным приездом. Он ехал из Москвы в Тульчин. Он решился с нами остаться, как я его ни упрашивал продолжать свой путь. Он сказал брату Сергею, что он имел к нему письмо от кн. Трубецкого; но что он истребил его в Москве, когда пришли арестовать Свистунова, с которым он жил. Содержание письма он не знал, истребив его в самое скорое время, он не успел его прочесть. Я пошел с меньшим братом на квартиру, где он переоделся и отпустил почтовых лошадей».
«Отпустил лошадей», то есть к месту службы не поедет. Потом старшие братья вдвоем уговаривают его ехать, по революция уравнивает даже возрасты. Мальчик такой зеленый, что даже не догадался прочесть «истребляемое письмо», он, однако, не подчиняется старшим, возражает, что Матвею и Сергею самим неловко будет, если отправят его прочь, вроде бы удаляя от дела, в то время как другие не уходят… К тому же весть о подавлении мятежа в Петербурге еще не распространилась, Ипполит рассказывает братьям все, что знает. Но ведь его внезапное появление на площади — добрая весть для солдат: посланец извне, человек из столицы…
Горбачевский (записывая, очевидно, слова барона Соловьева) продолжает драматический, «из Плутарха», рассказ о появлении Ипполита.
«Мой приезд к вам в торжественную минуту молебна, — говорил Ипполит Муравьев, — заставил меня забыть все прошедшее. Может быть, ваше предприятие удастся, но если я обманулся в своих надеждах, то не переживу второй неудачи и клянусь честию пасть мертвым на роковом месте.
Сии слова тронули всех.
— Клянусь, что меня живого не возьмут! — вскричал с жаром поручик Кузьмин. — Я давно сказал: „Свобода или смерть!“
Ипполит Муравьев бросился ему на шею: они обнялись, поменялись пистолетами…»
После этого — как уехать в Тульчин? И почтовые лошади отпущены.
В последний вечер 1825-го полк в походе.
Сергей Муравьев:
«Из Василькова я мог действовать трояким образом: 1-е идти на Киев. 2-е идти на Белую Церковь и 3-е двинуться поспешнее к Житомиру и стараться соединиться с Славянами. Из сих трех планов я склонялся более на последний и на первый…»
Три дороги: по одной пойдешь… по другой… по третьей… — голову сложишь.
Над новогодним Киевом 1826 года — призраки приближающегося восстания. Но только призраки. Мятеж празднует Новый год, и новая его столица — Мотовиловка…
«Мотовиловка — село по обеим сторонам речки Стугны, выше Василькова в 14-ти верстах, разделяется на две части, из коих расположенная на правой стороне, называемая Великою, принадлежит помещику Руликовскому. Здесь он имеет хороший каменный в два этажа дом; земли числится в имении 3647 десятин, жителей в ней обоего пола православных 1116, евреев 220. Предание говорит, что Мотовиловка в давние времена была местом или городом Мина, обитаемым греками. Во времена набегов печенегов или половцев (по народным преданиям татар) город этот подвергся совершенному уничтожению».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
