Сергей Нечаев - Пикассо и его несносная русская жена

Ее обращение к правосудию и все эти россказни возымели только один эффект - еще больше настроили дедушку против нее. Он натравил на нее команду своих адвокатов. Контрпредложение звучало так: забрать нас у матери и поместить в пансион до совершеннолетия.

Послушать мать, так этот процесс, о котором она без конца сплетничала, стал навязчивым кошмаром. Она была его героиней, ангелицей, mater dolorosa, вступившей в борьбу ради спасения детей.

- У Пикассо нет возможностей вас воспитывать самому, - говорила она нам. - Он определит вас в большие коллежи для богатых.

Коллежи для богатых. Эти слова звучали приговором.

Она остервенело добавляла:

Он вас разделит. Ты, Паблито, отправишься в Испанию, а Марина - в Советский Союз к этим его коммунистам. Меня вы больше не увидите.

Один - в Испанию, другая - в Советский Союз. Разве эти страны - соседки? Нас хотят оторвать друг от друга? Когда вы так малы и почти что близняшки, география способна стать людоедом, пожирающим ваше сердце. Этот людоед терроризировал нас.

Не знаю, как развивались события, но в этом поединке горшка с котлом победительницей оказалась все-таки мать. Она потребовала оставить детей при ней, оплатила наших адвокатов и так и не получила от Пикассо ничего, если не считать назначенную нам сотрудницу службы социального обеспечения, которой было поручено проверить, в каких условиях мы живем».

Рассказывает Марина Пикассо и о Жаклин Рок:

«Знал ли сам Пикассо, сколько она создала преград? Боюсь, что да. Только он мог бы доверить ей столько власти, сам оставаясь всецело в тени».

Постепенно она отвадила всех. В результате, Пикассо перестал принимать Франсуазу Жило, Клода и Палому. По не менее мелочным соображениям он не виделся больше и с Майей, дочерью Марии-Терезы Вальтер.

Марина Пикассо пишет:

«Только мой отец еще допускался. Он держался за нас с Паблито, свой эскорт, свидетельствовавший, что ой все-таки занимается нашим воспитанием. Почему бы не разрешить нам хоть разок повидаться с дедушкой без него? Тогда бы мы доказали ему, что представляем собою нечто большее, чем просто бедные родственники. Мы открыли бы перед ним книгу нашего воображения, и он понял бы, как много мы от него ждем.

Увы, железный занавес, опущенный между нами и дедушкой, был слишком тяжел. И сквозь него не пробиться нашим вопросам, желаниям, нашему страданию».

Увы, увы, увы. Но даже с Мариной и Паблито общение становилось все более и более ограниченным. Как по времени, так и по содержанию. Чуть что, и Жаклин Рок начинала причитать, что пора уходить, что Монсеньору (так она стала называть Пикассо) нужно побыть одному, что разговоры утомили его.

Марина Пикассо и не пытается скрыть свое возмущение:

«Мы утомили его, хотя он не соблаговолил уделить нам ни секунды внимания, ни капельки уважения, ни грамма заинтересованности.

Визит окончен. Безропотно мы идем следом за Жаклин к дверям святилища, в котором только что получили от дедушки благословение безразличием. В который раз мы не смогли объяснить ему, кто мы такие на самом деле. В который раз мы чувствуем себя обманутыми. Обманутыми и брошенными. Жаклин оставляет нас на ступеньках крыльца. Криво улыбаясь, она трясет нам руки и опрометью бежит к своему Солнцу».

По словам Марины Пикассо, даже мысль о том, чтобы «оставить своего палача хоть на мгновение», вселяла в Жаклин ужас. Без него она была как рыба, которую выбросили из воды на берег.

Однажды, это было в 1969 году, Паблито, которому уже исполнилось двадцать, позвонил Пикассо и попал на Жаклин.

-    Кто вы такой? - спросила она.

-    Его внук.

-    Кто-кто?

-    Я хотел бы поговорить с моим дедушкой, мадам.

-    Но кто вы такой?

-    Пабло.

-           Пабло? - закричала вдруг Жаклин. - Знайте, молодой человек, что в мире есть только один Пабло. И этот Пабло не может сейчас говорить с вами. Но вы можете ему написать.

По словам Марины Пикассо, ее брату словно вонзили нож в самое сердце. Оказывается, даже носить имя, которое ему дали, по ее логике, он не имел права.

Конечно же, значительная часть воспоминаний Марины Пикассо посвящена Ольге Хохловой, ее любимой бабушке. Вот ее рассказ практически без сокращений:

«Моя бабушка, Ольга Хохлова, родилась 17 июня 1891 года в городе Нежине, на Украине, и была дочерью полковника императорской армии. Страстно увлекшись танцем и происходя из среды, не очень-то приветствовавшей такого рода занятия, она завоевала славу, порвав с семьей и последовав за труппой „Русских балетов" Дягилева по всему миру.

Первая мировая война, революция 1917 года, Пикассо - ей так и не суждено было возвратиться на родину.

Все, кто писал о Пикассо, отмечают, что бабушка была плохой балериной. Зачем же в таком случае Дягилеву, известному своей бескомпромиссностью при отборе танцовщиков и танцовщиц, было держать мою бабушку в своей труппе? Уж, конечно, не для того, чтобы с ней спать - ведь он любил только мужчин.

Вы, гнусные жабы, оплевавшие Ольгу Хохлову, - а знаете, что в конце жизни, с парализованными после перенесенного инсульта ногами, она не захотела, чтобы ее возили в кресле-каталке?