Иван Сытин - Жизни для книги

Мне пришлось работать с Иваном Дмитриевичем в течение трех периодов: первый период — с основания «Посредника» до конца 80-х годов. К этому времени деятельность «Посредника» начала ослабевать вследствие начавшихся цензурных гонений. Кроме того, мы, главные участники дела, разъехались из городов по деревням и предались земледелию. Последовавшие затем голодные годы поглотили все наши свободные силы. Но с осени 1893 года деятельность «Посредника» снова оживляется. Мы с И. И. Горбуновым поселяемся в Москве, возобновляем все народные издания и начинаем новый отдел для интеллигентных читателей. Дело Ивана Дмитриевича уже получило к этому времени значительное развитие, и участие его в «Посреднике» было незаменимо. Этот период продолжался около 4 лет, до начала 1897 года, когда меня и Черткова сослали за участие в духоборческом движении[98].

Третий раз сошелся я с Иваном Дмитриевичем для издания посмертного полного собрания сочинений Л. Н. Толстого, редактировать которое поручено было мне В. Г. Чертковым.

Четыре издания полного собрания сочинений Л. Н. Толстого, выпущенные Товариществом И. Д. Сытина одновременно, сделали свое дело. Россия узнала Толстого, так как по всему ее необъятному пространству были разбросаны миллионы томов этих изданий. Можно смело сказать, что одна из больших заслуг. И. Д. Сытина перед русским народом и обществом — это ознакомление русского многомиллионного читателя с творениями своего гения. И я чувствую глубокую благодарность за это к И. Д. Сытину и горжусь тем, что мне пришлось быть его сотрудником в этом деле.

Печатается по книге «Полвека для книги», изд. И. Д. Сытина, М., 1916, стр. ИЗ—116.

К. Мазинг. Воспоминание

Это было давно. В Москве существовал Комитет грамотности, основанный просвещенными помещиками при Московском обществе сельского хозяйства и закрытый правительством в годы реакции. Председателем был И. Н. Шатилов; состав активных деятелей был самый разнообразный. Я помню в заседаниях Л. Н. Толстого и московского цензора Рахманинова, многих прогрессивных педагогов и помещиков, еще не забывших крепостного права. Дебатировались различные вопросы и даже делались опыты на фабрике С. В. Ганешина для испытания того, как лучше обучать грамоте: по звуковому методу или по буквослагательному. Были члены, высказывавшие опасение, как бы распространение грамотности не развило подделки паспортов, приводились факты в подтверждение этой возможности. В то же время Комитет заботился о распространении хороших книг среди населения. Несколько знаменитых писателей, назову Л. Н. Толстого и И. С. Тургенева, предоставили Комитету выбрать, что он найдет нужным из их произведений, и распоряжаться по усмотрению Комитета грамотности. В первую очередь представились затруднения с цензурой. На обложке «Севастопольских рассказов» Л. Н. Толстого проектировалась виньетка — часть кремлевской стены с башней. Это было недопустимо: ведь на эту башню, по сообщению цензора и члена Комитета, был перенесен вечевой колокол из Новгорода![99] Рассказ «Муму» тоже вызвал сомнение, часть его нужно было выкинуть, для чего просили разрешения И. С. Тургенева. Но вот поставлен вопрос о способах распространения изданий в народе и о количестве необходимых экземпляров. Одни думали печатать 3600 экземпляров, другие доходили до 7200; сколько помнится, остановились на 6000 экземпляров, как пределе возможного распространения книги для народа. При обсуждении этого вопроса познакомился я с И. Д. Сытиным. Пришел в заседание молодой человек, очень стесняющийся в малознакомой компании, и стал говорить, что поле распространения народных книг в России безгранично. Издатели и книгопродавцы страдают от того, что им приходится распространять плохую книгу, а не книгу хорошего автора. Но способы распространения, которых придерживаются авторы и просветительные общества, не обеспечивают широкого распространения книги. Нельзя ждать, чтобы малограмотный народ поехал в город, чтобы купить книгу, ему нужно принести ее так же, как приносят всякий товар. Книга, как хорошая, так и плохая, есть товар, и не следует думать, что к книге народ применит другую мерку, чем к любому товару, что плохую книгу предпочтет хорошей. Кроме внутреннего достоинства книга должна быть дешева, чтобы быть доступной покупателю, и должна быть там, где народ покупает себе другой товар. Книга должна быть на любом рынке, на ярмарке, в лавке не только специально книжной, но и в лавке всякого другого товара и в узле всякого разносчика. Пока это не будет сделано, будут вестись дебаты о 3 тысячах или 6 тысячах экземпляров, а на самом деле Россия требует, чтобы печатались сотни тысяч экземпляров; но, напечатав, не нужно ждать, пока крестьянин придет за книгою, а преподнести ему на удобных условиях. И. Д. Сытин убежден, что в народе нет предубеждения относительно серьезных и хороших книг, напротив, он уже сам разбирается в них. Рекомендация односельчан для распространения книги — самое действительное средство. И скоро придет время, говорилось более 40 лет тому назад, что вся литература сделается доступною народу.

Я вспомнил эту старину, этот зародыш единения книгоиздателя и автора. Связь эта уже расширилась и укрепилась. Пожелаем, чтобы мысли И. Д. Сытина, высказанные им в его юности, были заветом для его многочисленных сотрудников в широко развивавшемся издательском предприятии.

Печатается по книге «Полвека для книги», изд. И. Д. Сытина, М., 1916, стр. 129–131.

М. Соловьев. И. Д. Сытин

Я знал И. Д. Сытина с 1877 года, когда он был еще заведующим книжной торговлей П. Н. Шарапова. В 1876 году в сентябре Сытин открыл в Москве литографию на имя П. Н. Шарапова на Воронухиной горе, близ Дорогомиловского моста, в доме Кравцова, куда я поступил в январе 1877 года в качестве рисовальщика по камню. Вначале производство было небольшое, литография имела помещение в три комнаты с одной литографской машиной. Небольшая квартира Сытина помещалась рядом с литографией, так что мы, мастера, имея тут же стол и квартиру, постоянно встречались с семьей Ивана Дмитриевича и чувствовали себя как бы членами ее благодаря доброму и заботливому отношению к нам супруги Ивана Дмитриевича Евдокии Ивановны. После занятий, по вечерам, иногда Сытин приглашал нас, мастеров, к себе, и за чайком обсуждались наши текущие и будущие дела.

Вставал Сытин рано, разрезал картины, завязывал их в пачки и увозил в город в лавку. Каждую свободную минуту он посещал литографию, обходил мастеров, смотрел, что сделано, указывал, что и как нужно делать. По вечерам, в общей беседе Иван Дмитриевич нередко посвящал нас в торговые дела, сообщал нам, что картины наши идут хорошо, покупателям нравятся, сокрушался, что мало разнообразия, но с одной машиной трудно было что-либо сделать большее.